мне и не снилось. Даст Бог, и в этот раз прочует.
— Думаешь, найдет фантом?
— Я, Федя, верю, а не думаю.
— Ну и чего он собирается делать? Он что-нибудь конкретное сказал?
— Смотря что считать конкретным. Но кое-что сказал.
— И что же? — заинтересованно чуть подался к нему Малаев, будто хотел его лучше слышать.
— Канадец не дурак. И что главное в нашей ситуации — не зашоренный, думает широко.
— Интересно, и что же он широкого надумал? — с еле заметной ухмылкой поинтересовался Малаев.
— Ты, Федя, про останкинскую кликушу чего-нибудь слышал?
— А как же! Есть такая легенда, знаю. Она беду предвещает, со Средних веков еще. Говорят, что перед путчем видели ее у телецентра. Вроде как предупреждала, что кровь прольется.
— Значит, легенда? Вымысел? — переспросил Кирилл.
— Каждая легенда основана на каких-то фактах, — уклончиво ответил Федор.
— Ну, Федя, тогда я тебе этих фактов сейчас подкину. А ты послушаешь и после скажешь, что ты о легенде думаешь.
— Ты стал допускать сверхъестественное, Васютин? — удивленно протянул эксперт по паранормальным явлениям.
— Только если оно с фактами рядом. Старуха… замечу, из плоти и крови… то есть обычная живая бабка, одетая в средневековый балахон с капюшоном, появлялась не только в 1993-м, перед путчем, — задумчиво проговорил Кирилл.
И подробно поведал Малаеву о всех свидетельствах последних лет, от гибели Листьева и до того самого момента, когда ее видели за два дня до военных действий, развернувшихся в Останкине в октябре 1993-го.
— Ты знаешь, я склонен верить в самые невероятные явления. Но это, прости меня, народная молва, — сказал ему Малаев.
— Это, прости меня, только начало, — передразнил его Васютин. — Самого важного ты еще не слышал. Так вот… К менту из отделения на ВВЦ, который дежурил у Южного входа восьмого апреля, то есть когда стали пропадать первые жертвы, подошла бабулька — в обычном демисезонном плаще, но с капюшоном. Подошла и сказала, что грядет беда и что людей надо спасать.
— Ты серьезно? — переменившись в лице, спросил Малаев.
— Это, Федя, факт, а не народная молва. Тот отвлекся на машину, говорит, что буквально на секунду, а когда к бабке повернулся, ее уже не было. Как сквозь землю провалилась.
Васютин внимательно посмотрел на своего пассажира, пытаясь уловить первую реакцию. Она была красноречивой. Федор, залившись румянцем, сосредоточенно прищурился, молниеносно ворочая чередой сопоставлений. Не прошло и секунды, как он обхватил голову руками.
— Да как же я так жидко обосрался-то, а?! — спросил он не то себя, не то Кирилла. — Тупица я немыслимый!
— Что? — осипшим от волнения голосом выдохнул Васютин. Малаев всем корпусом повернулся к Кириллу, молча глядя на него восторженно округлившимися глазами.
— Федя, твою мать, не молчи! — угрожающе сказал Васютин, покачав перед Фединой физиономией увесистым кулаком.
ПОВЕСТВОВАНИЕ СОРОКОВОЕ
Отец Алексий опустился на колени и размашисто перекрестился, произнеся:
— Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу!
Он шел всю ночь, подгоняемый отчетливым чувством, что времени у него осталось совсем мало. Вымотанный отчаянным суточным марш-броском, теперь он видел стены Троице-Сергиевой лавры, розовеющие в рассветных лучах ясного весеннего утра.
Дойдя на гудящих, онемевших ногах до ее ворот, которые были еще закрыты, он вновь опустился ниц и помолился. Узкая калитка в воротах отворилась. Из нее вышел охранник.
— Добрый день, батюшка, — поздоровался он с монахом.
— Храни тебя Господь! — ответил тот, не сдерживая радостной улыбки. — Я отец Алексий, из Оптиной пустыни. Совершаю паломничество. А архимандрит отец Гавриил мой духовник.
Услышав имя настоятеля лавры, охранник торопливо впустил гостя на территорию. Как только Алексий, пригнувшись, прошел сквозь тесную калитку, слезы выступили у него на глазах. Украдкой стерев их тыльной стороной ладони, он вспомнил то время, когда пришел он за покаянием и отпущением к отцу Гавриилу, что стал после его духовным наставником. Поселившись в съемной комнатенке в Сергиевом Посаде, почти год, день за днем, он истово молился, не пропуская ни одной службы. В беседах с отцом Гавриилом, что длились иногда часами, а иногда лишь несколько минут, будущий монах по капле добывал свое спасение, словно живительный нектар, воскресающий его душу. Сперва работая на подворье дворником и разнорабочим, через полгода стал он пономарем. И был им до того самого дня, пока не понял, что нет у него другого пути, кроме монашества.
Воспоминания о тех трудных и светлых днях, полных мучительного и сладостного очищения, разом окутали его, заставив замереть перед величием тех далеких времен. Очнулся он лишь тогда, когда охранник окликнул его, приглашая в трапезную. От предложенной еды отец Алексий отказался, ведь впереди его ждало причастие из рук духовника. Выпив лишь немного святой воды, он рухнул на резную лавку, что стояла во дворе. Он смотрел на купола храмов, вокруг которых неспешно кружили птицы, словно они тоже готовились к службе. Яркие, солнечные лучи обещали погожий день. Пригревшись в их тепле, монах лишь на мгновение прикрыл глаза, чтобы тотчас провалиться в долгожданный сон.
И хотя спал он от силы минут пятнадцать, увидел сновидение, что было из тех, над которыми люди подолгу раздумывают, пытаясь разгадать их истинное значение. Из блаженной пелены забытья, подернувшей его глаза сладкой дремой, показался расплывчатый силуэт, напоминающий католического монаха с посохом, облаченного в рясу с капюшоном. Он то приближался, то удалялся, словно звал Алексия за собой.
— Кто ты? — спросил его спящий паломник, не решаясь двинуться за ним следом. «Неужто вновь лукавый пожаловал?» — подумал он, готовясь к очередной схватке. Тогда силуэт стал расти, надвигаясь на него. В складках рясы отчетливо обозначились очертания множества людей. Некоторые из них раскачивались из стороны в сторону, протягивая к отцу Алексию руки, другие рыдали, стоя на коленях и закрыв лицо руками. В темноте капюшона возникли еле уловимые черты старческого лица, рядом с которым возник деревянный посох. На конце его виднелся крест, словно отвечающий на вопрос монаха о лукавом.
— Кто ты? И куда зовешь меня? Ответь! — вновь спросил Алексий, перекрестив видение.
Чуть развернувшись, будто собираясь уходить, силуэт поманил его тонкой костлявой рукой и произнес шепотом:
— Кто я? Сие не тот вопрос, на который надобно ответ искать. Скоро придет пора — узреешь истину, что явится тебе сама. Ответь себе, кто ты есть таков. И куда тебе должно путь держать. И что на пути том ждет тебя. Торопись обрести ответы, отче, ибо коли упустишь время, ответы те обратятся пустыми вопросами, что станут терзать тебя до скончания времен, не дав упокоения бессмертной душе твоей.
Чуть колыхнувшись в густой пелене сна, силуэт ринулся вдаль, увлекая за собой очертания людей, рыдающих и тянущих к монаху руки. Через мгновения он стремительно исчез из вида.
Вздрогнув всем телом, отец Алексий очнулся ото сна, не сразу осознав, где он находится. И лишь увидев такие знакомые купола Троице-Сергиевой лавры, окончательно пришел в себя. Тяжело поднявшись со скамьи, потер лицо руками. Погрузившись в раздумья об увиденном во сне, он неспешно пошел по церковному двору навстречу ответам.
Спустя час он уже стоял на коленях перед отцом Гавриилом, который благословлял его. Поднявшись,
