- И зачем тебя туда понесло? - удивился помполит.
- На разведку.
- В одиночку? - Лютиков сдвинул брови. - Серафим, у тебя девять жизней, что ли?
- Одна, зато неразменная, как волшебный пятак.
- Рискуешь даром. Пустой хутор, и без разведки знаем, - Север пожал плечами. - Это у тебя от безделья.
- Нельзя мне без дела, - Чернецкий сверкнул зубами. - Портиться начинаю. А хутор хоть и пустой, да не совсем. Кто-то сигнальную ракету пустил.
- Вот оно что… ты уверен?
- Деревянные пластины остались. Точно из-под ракет, сам такие пускал.
- Плохо, - комиссар помолчал. - Думаешь, кто-то из своих?
- Думаю, так.
- Ладно, Чернецкий, вот тебе дело, - комиссар порылся в седельной сумке, достал пакет, туго перетянутый бечёвками. - Нужно доставить сообщение в штаб. Заодно доложишь и о ракетах.
Лицо Серафима остыло. Он опустил глаза и сказал безразлично:
- Расстреляют меня за дезертирство.
- Шмелёву я давно про тебя написал, - ответил Север, помолчав. - Но имей в виду: больше нарушать революционную дисциплину не дам. В случае неповиновения - арест и всеобщее презрение коллектива.
Чернецкий посмотрел на него и вдруг засмеялся.
- Ладно, шалить не стану. И в штаб поеду. Может, не сразу шлёпнут, а с оттяжкой.
Север покривился.
- Конечно, ждут-не дождутся, когда же к ним Чернецкий пожалует, чтоб немедля его расстрелять! Много о себе понимаешь. Про тебя давно и думать забыли. Пакет передашь генералу лично в руки. Если попадёшься врагу, что хочешь делай - хоть съешь его - а чтоб не прочитали!
Затем, наткнувшись на гарькин взгляд:
- Ты чего уши греешь, Горшечников? Кыш отсюда!
- Я за Георгиной, - насупился Гарька. - Поехали, там Ромке… это… бинт нужен.
* * *
Станица, когда-то богатая, ныне походила на побитую жизнью бабу, которая под кем только не побывала; от былой красы остались одни руины. Стены домов покрывали рябины пулевых отметин.
В станице уже стояли полк Шабленко. Среди шабленковских Ромка к невероятной своей радости отыскал своих братанов - Федора и Жорку. Похожи они были, как две пули из одной обоймы, только Жорке полуха отхватило вражеской шашкой.
- Вы чего не писали? - напустился на них Ромка. - Рядом ходим и свидеться не можем!
- Ты разве читать умеешь? - отшутился Федор.
- Ты ученьем ум не турбуй, - подхватил Жорка. - Тебе вредно. Видишь, мозговая извилина наружу лезет. - Он дёрнул Ромку за нитку, торчащую из будёновки.
У колодца гремели вёдрами казачки, румяные от натуги. Над всеми, как сосна над малинником, возвышалась молодуха - богатырского росту, со смоляною косой до колен, такой богатою, что невольно рука тянулась потрогать. На что Храпов был скромен с женским полом, и то не сдержался, задел мимоходом.
- Не замай! - казачка вскинула коромысло на крутое плечо. - Двину промеж глаз - не поднимешься.
- Кипяток! - сказал Храпов уважительно.
- Сурова наша Олёна, - смеялись бабы. - Ты, солдат, её бойся - она есаула косой удавила.
- Правда, что ли? - удивился Гарька.
- Вот те крест! Тут деникинцы стояли… чи дроздовцы. К Олёне в хату есаула на постой визначили. Батька у неё на германской погиб, брат у Махна сгинул, одна девка осталась. Есаул и польстился, руки распустил. Олёна не стерпела, хватила его кулаком по лбу - мужик здоровый, а ноги подкосились. Тут она косу-то ему вокруг шеи захлестнула и задавила. Потом - в окошко, и на дальний хутор к куму побежала.
Красноармейцы ахали, удивлялись. Олёна сжала губы и выплыла из толпы, раздвигая народ мокрым ведром.
- Хороша девка! - вздохнул Храпов. - Я бы и женился… Умучился ведь невесту искать - до чего народ кругом мелкий, будто от мышей родятся!
К ночи совсем похолодало, глиняный кисель на дороге схватился и зазвенел ледком. По Млечному Пути ползли облака, как подводы, груженые солью; сыпались наземь редкие снежинки.
Отряд Севера разместился в трёх хатах, стоявших рядом - верно, когда-то рядом со старой поставили ещё две для отделившихся сыновей.
В большую набилось с десяток красноармейцев. Хозяйка, неприветливая старуха, заворчала и уползла за перегородку, кинув незваных гостей на двух небольших хлопцев. Ребятишки, держась за руки, робко, как суслики, подошли к Гарьке. Горшечников достал из кармана вывалянный в махорке кусок рафинада:
- Поделите сами.
Старший раскусил рафинадину голодными белыми зубами, кусок побольше отдал брату.
- Эх, мелкота, - вздохнул Хмуров. - Как там мои-то? Нате вот хлеба, что ли. Тебя как звать? - спросил он старшего.
- Колька Кривой, - хлопчик не мог отвести взгляда от располовиненной краюхи. - А это братишка мой, Дениска. А там - бабка наша. Только она нам не родная.
- Как это?
- А мы потерялись, - объяснил Колька. - У нас батьки не было, а матка с одним матросом ушла, а он у батька Безносого в отряде. Батько побёг куда-то, мы по дороге и потерялись. Вот, пришли к бабке Ганне и стали жить.
- Ну, ешьте, мальцы.
Колька напихал полный рот хлеба и, выпучив глаза, принялся жевать.
- Что ж вы батька искать не стали? - спросил Гарька.
- Мы стали. Гуторили, он на хуторе Глухом. Мы туда пошли. Там нам говорят: не-ет, он подальше, в сторону кладбища. Мы пошли, а дошли ночью, а там вдоль дороги - бойцы Безносого с косами стоят... и тишина! Мы и побегли обратно. Чтоб с собой не утащили.
Колькины глаза испуганно завертелись.
- Телок ты, - сказал Гарька с сочувствием.
Георгине отвели закуток в маленькой хатке, где устроились комиссар с помополитом и Угрюмцевым. Горшечников заглянул проведать подругу.
Комиссар с Угрюмцевым как раз пристроились к полынной настойке. Угрюмцев хватил разом полстакана и теперь отдыхивался, приоткрыв рот, как разморённый пёс. Лютиков от спиртного отказался.
- Холодно, - намекнул Гарька, выразительно поглядывая на бутылку.
- Обойдёшься, - отрезал Север. - Ступай к Георгине, она тебе молока нальёт… гимназист.
Обиженный Горшечников ушёл на двор. Расстреноженные лошади дремали стоя, уткнувшись в торбы с овсом. Возле телег пылали костры, пахло кулешом и печёным хлебом. Хрипло визжала гармошка, плясал карнаухий Жорка Улизин, из-под подковок рассыпались искры:
- Офицерик-офицер,
Погон беленький,
Утекай с Новороссийска,
Пока целенький!
Ромка, подбоченившись, глядел на брата.
Храпов изредка подбрасывал щепки в огонь, косил круглым бычьим глазом - рядом, чинно сложив руки на коленях, сидела красавица Олёна. Хмуров, сворачивая «козью ножку», поглядывал на них с усмешкой.
Гарьке плясать не хотелось. Он сел поближе к костру и достал «Манифест коммунистической партии».
- Всё читаешь, - Улизин плюхнулся около. - Про любовь или как?
- Про любовь пусть мещане читают, - отозвался Гарька с пренебрежением.
Ромка взял у него книжку и, близко поднеся её к конопатому носу, прочёл с запинкой:
