Над головой просвистела и разлетелась о косяк крынка с простоквашей.
Гарька, сообразив, навалился на дверь и наконец-то упал в тёмные сени, вылетел из хаты, вытирая с лица густую простоквашу.
- Вот оно, оказывается, как мозги плавятся, - философски сказал Жорка Улизин. - А мы тебе вчера не поверили, когда ты жаловался.
- Послушай Ксаверия - какие коленца загибает! - сказал серьезный Федор, в самом деле внимательно прислушиваясь к отборному мату, нёсшемуся из-за двери.
- А это он по-каковски? - удивился Жорка.
- Черт разберет. Осетинский, что ли...
Забористые коленца сменились злым гортанным клёкотом.
Простокваша подмерзала на волосах. Горшечников утёр её подолом гимнастерки. В первый раз за все бурные годы, что вертелся он в революционном круговороте, Гарька пожалел об оставленной мирной жизни.
- Вот это я называю «искать глубоко», - Георгина распахнула невинные глаза. - Даже горшки проинспектировал, не поленился. В печную трубу заглянул?
- Потом поговорим, - Гарька показал глазами на бойцов, подтянувшихся поглазеть.
Затаённое веселье в глазах Георгины сменилось растерянностью. На крыльце показался злющий, как чёрт, комиссар.
- Чего вылупились? - спросил он резко. - Вам тут синематограф или кафешантан с голыми девками? Если заняться нечем, винтовки лишний раз почистите.
- Горшечников, это просто стыдно, - укорил Гарьку Лютиков, только вошедший на двор. - То сметана, то яйца… вы с Улизиным будто самые голодные.
- При чём здесь сметана?! - вызверился Гарька. - Это простокваша, и вовсе я не…
- Простокваша, сметана, молоко - после победы наедитесь, успеете. Север, Серафим вернулся.
Красноармейцы разошлись, смешливо оглядываясь на Горшечникова. Тот выругался, пнул пробегавшую мимо курицу, промахнулся.
- Иди, умойся, - сказала Георгина устало. - Потом поговорим.
Она вошла в хату, оценила разгром. Крикнула в распахнутую дверь:
- Принесите мне ведро воды кто-нибудь!
Федор Улизин притащил ей воды, присвистнул на разбитую крынку:
- Жаль, добро пропало.
- Иди уже, не мешай, - буркнула Георгина. - Как горшки бить, все тут как тут, а как пол отмывать - врассыпную. Работай, женщина, солнце ещё высоко.
Улизин засмеялся и вышел.
Закончив уборку, Георгина ополоснула распаренное лицо и села причесаться. На душе было пакостно. Гарька что-то нашёл, это было ясно, однако Георгине рассказывать не спешил.
Под потолком жужжала и билась слабая, только пробудившаяся муха.
Поглядевшись в мутное хозяйское зеркало, Георгина заново расстроилась. Ей хотелось быть бледной красавицей с глазами, полными тайны, - взамен того зеркало показало девчонку с растрепанными каштановыми кудряшками. А на носу-то - ужас, ужас! - конопушки!
- Любуешься своей красой неземной?
Георгина отскочила от зеркала, дико взглянула на Севера.
- Нельзя так подкрадываться к людям!
- Скажи об этом своему дружку Горшечникову. Зачем он следил за мной?
- Мы за вас беспокоимся, - сказала Георгина неловко, надеясь, что про обыск комиссар не спросит. Гарьку надо было защищать, хоть она и осуждала его поведение всей душой. - Ушли один - мало ли что.
Комиссар улыбнулся.
- После всего, что в моей жизни было, такая прогулка - сущая чепуха, - он взглянул на стол. - «Капитал»… неужели одолела?
- Конечно, - гордо ответила Георгина.
- А это что? - Снейп перелистал книгу. Между страниц «Капитала» была заложена другая, тоненькая книжица.
- Это моё! - пискнула Георгина. - Стихи…
Север открыл, прочел вслух:
- Сжала руки под черной вуалью... Тьфу, декаденты!
- Акмеисты, - мрачно сказала Георгина.
- Может быть. Я в этом не разбираюсь.
- Вот и не говорите, раз не разбираетесь. Не понять вам, что в женском сердце.
- Неужто? А вот: «В сердце моем непроглядная боль - умер вчера сероглазый король»... Это кто у нас такой сероглазый, Чернецкий, что ли? - Север оскалился.
- Зачем Чернецкий? - потерялась Георгина. - Вовсе я даже... Да и не умер он.
- Развела тут страсти мадридского двора... барышня!
Георгина аж рот открыла от такого оскорбления. Посмотрела на захлопнувшуюся за комиссаром дверь, потом на оставшуюся крынку простокваши. Но только вздохнула и спрятала стихи обратно в «Капитал». Только подошла к зеркалу, как снова появился Север.
- Ещё одно.
Георгина приготовилась фыркнуть.
- Перестань обращаться ко мне на «вы». И спрячь всё это. Вечером будет совещание.
* * *
- Ну, что? - пристал Ромка к Горшечникову. - Жорка говорит, Север чуть тебя не убил.
Гарька почесал в затылке. Ему не хотелось рассказывать про своё открытие. Воспоминание о матери разбередило сердце, и даже лучшему другу он не мог сейчас показать эту рану.
«Позже расскажу», - решил он.
- Ничего я не нашёл, только старые фотографии.
- А чего ж он тогда взбесился? - Ромка недоверчиво прищурил рыжие ресницы.
- Откуда я знаю? Кровь в башку ударила. Вот с чего он утром на тебя напустился?
Ромка откашлялся. Видно, вину он за собой всё же чувствовал, хоть признавать её и не спешил.
Из штаба Чернецкий привёз свежие газеты. Комиссар принёс их в общую хату, стал читать вслух. Красноармейцев в хату набилось битком, Гарька едва сберёг место для Георгины.
- «Рабоче-крестьянская армия, своей кровью оградившая рабочих и крестьян от насилия помещиков и капиталистов, должна ныне всеми свободными своими силами и средствами прийти на помощь делу хозяйственного возрождения страны. До полного разгрома белогвардейских банд, до прочного и надежного мира со всеми соседними странами Красная Армия не может быть демобилизована. Но в то же время каждый воин, хотя бы временно освобождающийся от боевых задач, должен свою силу отдавать хозяйственной работе».
Георгина вынула пачку папирос - самокруток она не признавала. Гарька дал ей огоньку. Комиссар оторвался от чтения и сказал в воздух:
- Не люблю, когда бабы курят. Взяли моду.
Георгина отбила:
- Бабам и ни к чему. А боевым товарищам в самый раз.
- Не понять мне женского сердца, - ухмыльнулся Север.
Георгина захлебнулась дымом и кашляла, пока добросердечный Храпов не постучал её по спине.
- Спасибо, - поблагодарила Георгина, поднимая упавшую табуретку и снова усаживаясь.
- Читай дальше, Север, - попросил Лютиков.
- «Чтобы спасти страну от хозяйственной гибели, необходимы самоотвержение, героизм, дисциплина по образу лучших частей нашей армии. Труд есть знамя нашей эпохи. Лучшими сынами Советской Республики являются те, которые обнаружат наибольшую энергию в производительном труде».
- Вернусь домой - пойду опять в лесники, - мечтательно прогудел Храпов. - Вот некоторые не понимают,
