лежит между поросшими кустарниками и пригорками, за одним из которых лежат развалины старого Крьюсского аббатства. Было уже далеко за полночь, когда мы пришли к дому. Гарриет тоскливо жалась ко мне. Мною самим овладели какие-то печальные предчувствия и беспокойство.
Ямщик постучал в дверь.
— Кто там? — отозвался чей-то голос.
— Я, мистер Смит, — ответил ямщик, — с лордом и молодой леди, у которых на дороге сломался экипаж.
— Но ты-то кто?
— Ямщик Сони, по прозвищу Лаяльщик, мистер Смит.
Дверь отворилась. Мистер Смит, закрытый зеленым наглазником, принял нас холодно.
— Вы не католики? — спросил он нас, прежде, чем пригласил войти.
— Нет, сэр.
— Слава Богу! Прошу вас. Это ваша законная супруга? — спросил он, показывая на Гарриет.
— Моя сестра, сэр.
— А!.. — проворчал мистер Смит и кликнул служанку: — Мадлен, приготовь две особые комнаты.
— Позвольте мне не расставаться с сестрой, потому что она очень слаба, — попросил я.
— Фи, молодой человек! — строго и недовольно произнес мистер Смит. Но если вам не угодно подчиняться правилам моего дома, то не хотите ли переночевать на открытом воздухе.
После легкого ужина нас отвели в две соседние одна с другой комнаты, которые разделялись тоненькой перегородкой. Я слышал, как Гарриет разделась и легла, пожелав мне доброй ночи. Меня одолевала усталость и, не раздеваясь, я бросился на постель и тут же заснул тем легким и беспокойным сном, когда чувства сохраняют способность воспринимать все впечатления.
Я забыл затворить окно в своей комнате и едва закрыл глаза, как мне послышался разговор.
— Она очень хороша, — говорил голос Смита.
— Это правда, — ответил другой голос, — но все же это не герцогиня***, для которой именно и было брошено дерево поперек дороги! Ловили волка, а попался кролик!
Она очень хороша, а «его честь» в замке, настаивал Смит.
— Знаю. «Его честь» не откажется и от этой… Но в коляске герцогини мы должны были найти пять тысяч фунтов, а здесь не нашли ни гроша.
— Что ж делать? Впрочем это к лучшему. Видите, однако, дерева мало, потому что и эта дрянная колясченка осталась цела. Герцогиня не ушла еще от нас!
Я слышал все сквозь сон. Но мне казалось, что это во сне. Однако мне сделалось страшно, и я встал и подошел к окну. Никого не заметив и успокоившись, я в изнеможении опять повалился на постель. Спал я спокойно. Вдруг в комнате Гарриет послышался шум, и я проснулся. Когда я вполне овладел сознанием, все стихло. Я сильно забеспокоился. Подойдя к заколоченной двери, я стал прислушиваться. Все было тихо.
— Гарриет! — тихо позвал я. — Тишина!
— Гарриет! Гарриет! — позвал я несколько раз и громко. — Ответа не было.
Глава четырнадцатая
ПОДЗЕМЕЛЬЕ
Мною овладел невыразимый ужас. Я кричал, звал, стучал кулаками в дверь — никто не откликался.
— Они убили ее! — с отчаянием подумал я и, собравшись с силами, сорвал замок и вбежал в комнату сестры.
Луна освещала пустую постель Гарриет — ее похитили. Ошеломленный этим открытием, я несколько минут стоял неподвижно. Вдруг мне бросилась в глаза маленькая дверь, за кроватью.
Стефан вскочил и крепко сжал руки Франка, вскрикнув:
— Я знаю эту дверь, Франк, знаю! Но продолжай, скоро ты узнаешь и мою тайну.
— Я бросился к двери, — продолжал Франк, — за ней находилась узкая и крутая гранитная лестница, с высокими ступенями…
— Вот как! — вскричал Стефан. — Странно! Мне же за этой дверью представилась высокая каменная стена.
— Нет, там была лестница, — возразил Франк. Впрочем, я не от тебя первого слышу об этой стене, но слушай далее. От самого порога начиналась лестница, которая показалась мне очень длинной, пока я не ступил на пол сырого подземелья. Меня окружал непроницаемый мрак, только где-то вдали мелькал огонек, освещавший нескольких человек, несших что-то белое. Я был убежден, что это похитители Гарриет, и без колебаний бросился за ними вдогонку. Я бежал долго, вытянув вперед руки, чтобы не удариться в стену. Скоро я догнал этих людей настолько, что имел возможность сосчитать их и убедиться в том, что они действительно несли женщину. Я все бежал. Эти люди вырисовывались яснее и яснее. Вдруг они остановились. Я видел, как от них отделился один человек и стал отпирать какую-то дверь. Минуту спустя и огонь, и люди — все исчезло.
— Нет слов, Стефан, чтобы выразить ужас и отчаяние, которые овладели мной. Куда идти? Что делать? Несмотря на то, что я бежал как угорелый, я все-таки заметил, что по бокам того прохода, по которому я бежал, было множество других. Я понял, что был в настоящем лабиринте. Погибель казалась мне неминуемой, и я в отчаянии упал на колени. Я расплакался как ребенок. Но моим страданиям еще не суждено было кончиться. В ту минуту, когда я с отчаянием думал о смерти, в отдалении послышались тихие шаги и тихое пение. Я вскочил и прижался к стене, чтобы пропустить мимо себя шедшего человека, в котором признал ямщика Сони. Я последовал за ним. Вдруг скрипнула дверь, и пения не стало слышно. Я опять остался один, но все-таки, хотя и очень осторожно, подвигался вперед. Вдруг руки уперлись в дверь, которая отворилась от моего толчка. Громкое пение, шум и говор послышались мне.
Глава пятнадцатая
ТАЙНА ПОДЗЕМЕЛЬЯ
Блеск тысячи свечей ослепил мои глаза, и я невольно вскрикнул. Я очутился в громадной зале, в глуби которой гремел целый оркестр музыкантов.
Среди залы был накрыт громадный, длинный стол, уставленный бутылками и кушаньями. Вокруг стола в разных позах сидело человек сорок, одетых в длинные капуцины, и все с большими, густыми бородами, закрывавшими лица. Подле каждого из них сидело по одной, едва прикрытой, женщине, в соблазнительной позе, с открытыми грудями, распущенными волосами, с бриллиантами и цветами на головах. Вся компания пребывала в каком-то нечеловеческом веселье. Мужчины разговаривали, смеялись, пели; женщины весело улыбались и посмеивались, опустив голову на грудь или колена своих кавалеров. Все это пило, громко чокаясь стаканами… Оркестр гремел…
Пораженный, я и не заметил, как на меня вдруг бросились несколько человек, схватили, в одну минуту связали и бросили в угол на кучу подушек, так что я невольно присутствовал при оргии.
Но вот мои глаза отыскали и остановились на том, кто показался мне начальником буйной толпы. Он сидел на самом краю стола, на почетном кресле, которое было выше и больше остальных. Мне в жизни не приходилось видеть более красивого — что я говорю! — более прекрасного лица. Глаза, то томные и задумчивые, то гневно-грозные, обладали непонятным могуществом. Когда он улыбался, все присутствовавшие невольно становились радостнее, веселее. К нему относились с особенной почтительностью и уважением и называли не иначе как «его честь».
