пианино.
Мишка сидел за столом и читал третий том «Справочника металлиста».
— Слушай, Мишка, — сказал я, — можно мне на вашем рояле поиграть? Мне тут кое-что сочинить надо.
— Играй, — сказал Мишка. — Только не разбирай. А то мама расстроится.
— Не буду, — пообещал я и начал подбирать свою мелодию. Я возился довольно долго, потому что на пианино, как мне показалось, было много лишних клавишей. Особенно меня чёрные смущали, и я никак не мог понять, для чего они вообще здесь поставлены. Тут и белых-то вполне хватало. На балалайке, к примеру, всего три струны. Но в конце концов песню я подобрал. Потом, чтобы снова её не забыть, я сосчитал все белые клавиши и записал на бумажке цифры, из которых состояла моя песня. У меня получилось вот что: 12, 15, 16, 12, 9, 15, 14, 14, 8, 15, 12, 7. Теперь я был спокоен. Можно было посылать мои ноты хоть на радио, хоть на телевидение. А там уж разберутся.
— Мишка, — сказал я, — знаешь ли ты, что Амадей Моцарт умел играть на ксилофоне уже в три года. А в пять лет он сочинил свою первую оперу. «Аскольдова могила» называется.
— Ну и что, — сказал Мишка.
— Да так, ничего, — сказал я. — Я вот тоже тут кое-что сочинил. На, погляди.
Я протянул Мишке листок с моими нотами.
— Что это ещё за шифр? — удивился он.
— Это не шифр, а песня, — сказал я. — Каждая цифра это значит кнопка на твоём инструменте. Улавливаешь? Называется «Первый концерт на фортепьяно без оркестра». Вот послушай.
Я снова открыл пианино и, поглядывая в свой листок, начал вычислять, а потом нажимать нужные клавиши. Но почему-то пианино издавало набор каких-то непонятных звуков. Моя свежая мелодия куда-то исчезла!
— Ничего у тебя не выйдет, — сказал вдруг Мишка. — Звуки у музыки разной длины бывают. А в твоих цифрах об этом ничего не сказано.
— А ведь верно, — сказал я. — Промашка вышла. А такая хорошая песня получилась.
Мишка подошёл к пианино и сказал:
— Слушай свою песню.
И он сразу без ошибок наиграл одним пальцем мою потерявшуюся мелодию.
— Здорово, — сказал я. — Как же это ты, Амадей, запомнил? Ты вроде и не слушал.
— А чего тут запоминать. Тут бы и медведь запомнил. Только этот твой первый концерт называется «Жили у бабуси три весёлых гуся». Очень свежо.
— Н-да, — сказал я. — То-то я всё время знакомое ощущал. Ну, а ты, оказывается, талант. Прямо Амадей. Чего же ты учиться не захотел?
— С тёткой-то? Да ну её. Она мне всё твердила, что музыкант должен работать как каторжный. И что, кроме музыки, в мире ничего больше не существует. Но я так думаю: как же это «не существует»? Полно всего другого существует. И потом, что же это за уроки такие, на которые как на каторгу ходить надо. В общем, я нарочно стал все её упражнения перевирать. Не нужна мне такая каторжная музыка.
На день рождения я подарил Мишке «Самоучитель игры на фортепиано». И когда я прихожу к нему в лирическом настроении, я говорю ему:
— Ну-ка, Амадей, сыграй «Жили у бабуси».
И Мишка играет.
Новый способ
При счёте тридцать два — тридцать два у наших противников сломалась последняя клюшка, и мы великодушно согласились на ничью. Ребята стали расходиться. Я пошёл с Мишкой к нему, чтобы забрать свой портфель. На завтра было задано очень много уроков.
— Когда всё сделаешь, позвони, — сказал я, собираясь уходить.
Мишка поскрёб затылок и сказал:
— Послушай, Дмитрий, представь себе такую штуку. Вот сидят в соседних домах два умных человека и изобретают велосипед. Правильно? Неправильно. А вот если один человек сидит и изобретает велосипед, а другой, его сосед, пишет гениальную поэму. Совсем другое дело! Прогресс. Выходят потом они во двор. Один говорит: вот вам, товарищи, велосипед. Катайтесь на здоровье. А другой говорит: вот вам, дорогие друзья, «Слон и Моська». Читайте, наслаждайтесь.
— Ну и что, — сказал я, не понимая, куда клонит Мишка.
— А то, — сказал Мишка, — что пойдёшь ты сейчас домой, будем мы сидеть и делать одни и те же уроки. Правильно? Неправильно. Ведь уроки прекрасно можно по очереди делать — сегодня ты, завтра я, сегодня ты, завтра я… Красота! Через день выходной! Хочешь велосипед изобретай, хочешь так, отдыхай себе. Предлагаю испробовать новый способ прямо сегодня. Идёт?
— А что. Можно попробовать, — согласился я. — А с кого начнём? Ну, кто первый уроки будет учить?
— Кинем «на морского», — предложил Мишка. — Чтоб всё по-честному.
Мы кинули. Первым делать уроки выпало Мишке.
— Всё по-честному, — сказал он. — Тебе повезло. Так что иди, отдыхай. Через пару часиков заходи, перекатаешь.
Я уж было хотел уходить, потом сказал:
— Знаешь что, Мишка. Я лучше у тебя отдохну. Ребята все разошлись, снег вон пошёл. Чего я буду по улице один ползать. И домой неохота.
— Ну, сиди, — сказал Мишка. — Только не мешай.
Мишка сел за стол, разложил учебники и зашуршал страницами. А я развалился в кресле и стал отдыхать.
Но скоро сидеть в кресле и ничего не делать мне надоело. Я встал, прошёлся по комнате, достал с полки первую попавшуюся книгу и снова забрался в кресло. Книга оказалась третьим томом Толкового словаря русского языка. До чего же, оказывается, много слов, которых я не знаю! А ведь русский человек. Вот хотя бы «плагиат». Я всегда думал, что это рыба какая-то. Оказывается, вовсе не рыба, а выдача чужого труда за собственное произведение. Любопытно. Или вот — «плебисцит». Я и слова такого никогда не слышал.
— Мишка, — позвал я. — Скажи-ка мне, что такое «плебисцит».
Мишка поднял голову, наморщил нос и сказал:
— Фурункул.
— Мимо, — сказал я. — Плебисцит, мой друг, это то же самое, что референдум. Улавливаешь?
— Ты что, издеваешься! — взвился Мишка. — Я тут, понимаешь, корплю, уроки за него делаю, а он со всякой чепухой лезет! Сиди и молчи. Или гулять иди.
— Молчу, молчу, — сказал я и снова стал листать книгу. Но скоро это мне надоело.
Я снова прошёлся по комнате и заглянул Мишке через плечо.
— Что же ты, Лобачевский, от тринадцати семь отнимаешь, а получаешь пять?
— Тебе-то что! — рассердился Мишка. — Я уроки делаю, а не ты. Как хочу, так и отнимаю.
— Как это «как хочу»? Ты же не одному себе, ты и мне делаешь.
— Ах, не нравится! Тогда сам делай и не придирайся.
— Ну ладно, — сказал я. — Не кипятись. Твори потихоньку. А я пойду погуляю, чтобы не мешать.
