— Не глупи. Представь, что я На съемках в Молдавии или где-нибудь еще, какая разница?
Кивнув, она вытерла слезы.
— Я все понимаю, но не могу забыть тех лет, когда мы были в разлуке. Поэтому мне так тяжко остаться без тебя хоть на минуту.
Генри махнул нам рукой. Мы снова поцеловались.
— Я люблю тебя больше всех на свете, — шепнула я, прижавшись губами к ее щеке, и вышла из машины.
Генри снял с плеча фотокамеру и передал ее мне. Наверно, хотел, чтобы я выглядела как американская туристка. В парике и в огромных черных очках я чувствовала себя полной идиоткой, но зато Генри был явно доволен.
Конечно же, мы приехали слишком рано для девятичасового рейса, но я уже не задавала никаких вопросов. Генри встал в очередь на регистрацию, в столь ранний час совсем короткую, и сразу после регистрации потащил меня к турникету. Все время, пока мы там стояли, он не переставал озираться по сторонам. Я решила, что в конечном итоге он свернет себе шею.
Наконец объявили посадку, и, схватив меня за руку, Генри ринулся к самолету. Мы оказались на борту первыми, и меня несколько озадачила сцена, которую он закатил стюардессе, требуя, чтобы нас поместили в первый класс. И это тот самый человек, который знал все-про-все на свете? Кроме одного: в самолетах Аэрофлота есть только один класс.
Но он добился того, чего хотел. Нас посадили на два передних места. Генри настоял, чтобы я села к окну, и, бросив последний взгляд вокруг, уселся рядом.
— Что за глупый скандал вы учинили? — шепнула я. — В Советском Союзе нет никаких первых классов. Уж кому-кому, а вам следовало бы знать.
Генри улыбнулся.
— А я и знаю. Просто хотел заполучить эти два места, чтобы перед нами никто не торчал. Теперь всем виден только ваш затылок.
Самолет оторвался от земли, я смотрела сверху на исчезающую в облаках Москву. Невероятно! Я и в самом деле покидаю Советский Союз и с каждой уходящей минутой становлюсь на минуту ближе к отцу. Достав носовой платок, я вытерла под очками слезы.
— С вами все в порядке? — спросил Генри.
_ Я кивнула.
— Через три часа мы прилетим в Брюссель, где нас встретит Джон Чекли, журналист из нашего лондонского отделения. Он станет еще одним вашим телохранителем. Мы отвезем вас в гостиницу при аэропорте, и вы сможете отдохнуть, ведь до отлета в Нью-Йорк останется несколько часов.
Я отвернулась к окну, но, кроме облаков, ничего не увидела.
Генри обернулся к сидящим позади нас мужчине и женщине.
— Простите, не скажете, который час? — обратился он к ним по-русски.
Мужчина ответил на немецком, что не понимает вопроса.
Генри кивнул Именно это ему и нужно было знать.
Потом вытащил магнитофон.
— Хочу, чтобы вы рассказали мне все, что помните о своей жизни.
Я ответила, что отнюдь не расположена вести сейчас беседу. Меня все еще не отпускало волнение.
— Пожалуйста, давайте отложим разговор до отлета из Брюсселя. У нас будет достаточно времени, да и я немного приду в себя.
Он отложил в сторону магнитофон. Стюардесса принесла обед: холодный цыпленок, толстый кусок черного хлеба с маслом, стакан красного вина и стакан содовой. Мне все очень понравилось, но Генри едва притронулся к еде.
— Похоже, что ваши соотечественники совсем не кормят цыплят. Поглядите, какой он тощий и жесткий.
— А мне нравится.
— Подождите немного, — сказал он. — Вот полетим на «Сабене», увидите, что такое обслуживание по первому классу.
— Ладно, — сказала я, не переставая жевать. Цыпленок и правда был жесткий-прежесткий, но я ни за что не хотела признаться в этом Генри. Поче-му-то, покидая свою страну, мне хотелось защитить се, хоть и не терпелось увидеть страны капиталистические.
Я проверила в сотый раз, на месте ли сумка, которую я сунула под сиденье. В ней лежал маленький металлический футлярчик для ювелирных изделий и набор матрешек для жены отца, а также янтарный брелок для отца.
Когда мы приземлились в Брюсселе, Генри дождался, пока самолет покинула большая часть пассажиров, и только после этого мы вышли в проход между креслами.
— Будем сходить, держитесь в гуще пассажиров, — предупредил он, крепко сжав мою руку. — И не говорите по-русски.
Я хотела сказать ему, что мне больно, но он перебил меня:
— Лучше помолчите!
Мне показалось, он сошел с ума. Кому я нужна в Брюсселе? Когда мы сошли с самолета и нас никто не встретил, я чуть не расхохоталась.
— Идем в аэровокзал, — приказал Генри.
Мы вошли в длинный коридор. С другого его конца нам навстречу шли двое мужчин в форменных фуражках компании «Сабена». Проходя мимо, один из них, не останавливаясь, бросил на нас безразличный взгляд. Генри обернулся.
— Джон?
Второй мужчина остановился, переводя взгляд с меня на Генри. Я догадалась, что ни один из этих международных суперагентов не знал другого в лицо. Джон Чекли подошел к нам.
— Генри Грис?
Высокий, в очках, Джон Чекли менее всего походил на телохранителя. Они обменялись с Генри рукопожатием, и Чекли представил нам сотрудника «Сабены». Глядя на меня, Джон Чекли спросил:
— Это Виктория Фед...
— Ш-ш-ш, — оборвал его Генри. — Да.
Представитель «Сабены» проводил нас в номер гостиницы.
— Если хотите, поспите, — сказал Генри. — Примите душ, делайте, что вашей душе угодно. До отлета в Нью-Йорк еще пять часов. У меня дела. Телефоном не пользуйтесь.
Я рассмеялась.
— Я же никого не знаю в Брюсселе.
— Неважно, — сказал он, — если будут звонить, не подходите. Никому не открывайте дверь, кроме меня. Чуть позже я пришлю вам что-нибудь поесть.
— Мне нужны сигареты. Могу я выйти и посмотреть аэропорт?
— К сожалению, нет. Это слишком рискованно. Я сам принесу вам сигареты. — Он направился к двери.
— Переведите часы. В Брюсселе другое время, чем в Москве, — и назвал мне правильное время.
— А можно снять парик и очки?
— Конечно, — ответил он с таким видом, точно я задала идиотский вопрос. Однако же, с порога вернулся и задернул шторы. — Так-то будет лучше.
Обследовав комнату и ванную и вдоволь надивившись окружавшей меня роскоши, я наконец легла. Как приятно снять парик, от которого страшно пекло голову, и раздражавшие меня темные очки. Я закрыла глаза, менее всего собираясь спать. Но проснулась, только услышав стук в дверь. Это пришел Генри, который принес сигареты, лимонад и сандвич с чем-то совершенно мне неизвестным. Генри объяснил, что это салат из тунца. Салат мне понравился.
Затем он сказал, что, если я хочу принять перед отлетом душ, надо сделать это не откладывая.
— Но я не могу встретиться с отцом в таком виде. Поглядите, что сотворил ваш парик с моей
