пожалуйста, проведите досмотр как можно скорее в соответствии с полученными вами инструкциями.
— Нет вопросов, — ответил инспектор, ставя в паспорт визу. — Удачи вам, мисс Федорова, и счастливой встречи с отцом.
Ее тотчас перехватил Генри.
— Повернитесь спиной к двери.
Они подождали, пока пройдет досмотр Джон.
— Видишь его? — спросил Генри.
Джон кивнул.
— Я толкну его, и, пока буду извиняться, вы проскользнете мимо.
Но когда они подошли к двери, там никого уже не было — мужчина, кто бы он ни был, ушел. Как только они вышли из дверей, откуда ни возьмись появилось еще четверо незнакомцев, как бы случайно окруживших их. Все это происходило в полном молчании.
Неподалеку стоял лимузин, и Генри помог Виктории сесть на заднее сиденье. Двое мужчин сели на откидные сиденья лицом к ней.
Они направились в гостиницу «Иитернэшнл-инн», всего в нескольких минутах езды. Едва они вышли из машины, Генри сказал Виктории:
— Не оглядывайтесь. Идите прямо в вестибюль Держитесь около меня.
ВИКТОРИЯ
Я даже не поднимала глаз. Единственное, что я видела, — это ковер, по которому я шагала. Мы подошли к столику, и кто-то пододвинул мне стул Я услышала женский голос, исполнявший что-то под аккомпанемент рояля, и подумала, что это запись, но, подняв голову, увидела за роялем женщину в вечернем платье, которая пела, аккомпанируя себе. Я огляделась. Если судить по фильмам, которые я видела, мы сидели в коктейль-баре, каких у нас в Москве не было.
— Хотите что-нибудь выпить? — спросил Генри.
— Пожалуй, — ответила я, — только без алкоголя.
Должно быть, это был лимонад, только чуть горьковатый. Какая разница. Меня всю трясло. Мы проведем здесь час или немного больше, и после этого нас с отцом будет разделять лишь один перелет. Мне захотелось остановить время. Я еще не была готова.
Генри беседовал с другими мужчинами, сидевшими за столиком. Я почти ничего не понимала из их разговора. Женщина продолжала петь. Вокруг было много людей, а я чувствовала себя ужасающе одинокой и испуганной. Что я тут делаю, ночью, в Нью-Йорке? В полумраке бара ни за одним столиком я не увидела человека, одетого так, как я. Я чувствовала себя идиоткой. Представляю, какой у меня дурацкий вид. За соседним столиком засмеялись мужчина и женщина. Я даже не решилась взглянуть в их сторону, не сомневалась, что они смеются над ненормальной в пальто до пят, нелепом парике и темных очках Господи, и зачем я согласилась на этот маскарад? Лишь для того, чтобы добраться до какого-то места под названием Флорида и встретиться с человеком, которого никогда не видела? Он мой отец, поскольку был близок с моей матерью. И только. Нас не связывают никакие духовные узы. Мы ни одной секунды не прожили вместе. Может быть, Коля и прав: мне следовало довольствоваться его фотографией.
Я почувствовала, как на глаза навертываются слезы. Слава Богу, на мне очки. Невольно всхлипнув, я увидела, что Генри смотрит на меня.
— Все в порядке?
Я кивнула Вопрос привел меня в чувство. Что я делаю? Мучаю себя, вот и все. Разве отец не купил билет Генри Грису, чтобы он поехал за мной? Отец думает обо мне. Он хочет меня видеть.
На душе немного полегчало. Это все от усталости и от этого чертова парика, словно тисками сдавившего мне голову.
Наконец Генри дотронулся до моей руки. Положив на стол сколько-то денег, он поднялся. Мы тоже поднялись, мужчины снова кольцом окружили меня, и мы направились к лимузину. Было прохладно, но не так холодно, как в Москве. Я села в машину, и мы помчались в аэропорт «Ла-Гардиа».
— Мне надо вам что-то сказать, Генри.
Он посмотрел на меня:
— Слушаю вас.
— Я просила, чтобы кто-то занялся моими волосами, и вы согласились. Но вот мы снова едем в аэропорт. Я говорю всерьез, Генри: я не хочу, чтобы отец увидел меня в первый раз в таком ужасном виде. Мне надо принять душ и что-то сделать с волосами.
По тому, как он взглянул на меня, я поняла, что до него дошел смысл моих слов. Я стойко выдержала его взгляд. Наконец он кивнул.
— Я позвоню из аэропорта в Майами и все устрою.
— Не забудьте.
ГЕНРИ ГРИС
Эти нотки в ее голосе он услышал впервые. Генри Грис ни на секунду не сомневался, что Виктория откажется от встречи с отцом, если ей не сделают хорошую прическу. Что ж, настоящая дочь адмирала!
Из аэропорта он позвонил в редакцию во Флориду.
Голос редактора на другом конце провода задрожал от ярости.
— Вы что, тронулись, Генри? Где мы, черт возьми, найдем парикмахера в это время суток? Забудьте об этом.
— Говорю вам, Виктория требует парикмахера, а она не из уступчивых Надо что-то сделать.
— Какого черта, вы же понимаете, что мы не можем поднимать парикмахера посреди ночи. Это обязательно вызовет у него подозрения. Стоит только узнать ее — и все полетит к чертовой матери.
— Верно, — согласился Генри, — значит, найдите кого-нибудь в редакции, кто поможет ей.
— Я подумаю и дам вам ответ в Майами.
Генри сообщил Виктории, что ее прической займутся во Флориде. Они сели в самолет. Была суббота, чуть больше десяти часов вечера. Джон Чекли остался в Нью-Йорке, чтобы на следующий день вернуться в Лондон. В самолет сели только Генри, Виктория и двое встретивших их мужчин. Самолет был полупустой, а потому Генри не составило труда усадить Викторию у окна и сесть с ней рядом, устроив одного репортера перед ней, а другого позади.
Как только они поднялись в воздух, Виктория спросила:
— Генри, вы действительно договорились о парикмахере?
— Я позвонил. Редактор, с которым я разговаривал, обещал что-нибудь придумать. Не знаю, каковы ваши сведения об этой стране, но салоны красоты у нас по ночам не работают.
— А я ждала этого момента двадцать девять лет не для того, чтобы выглядеть так, чтобы моему отцу стало за меня стыдно!
Опять тот же тон. Так же говорил с ним ее отец в ту первую их встречу, когда сообщил о своем намерении устроить пресс-конференцию.
Откинувшись в кресле, Генри закрыл глаза. Вряд ли ему удастся заснуть, но он попытается. Глаза болели, челюсти сводило от напряжения, все нараставшего с того самого момента, как они покинули Москву. Прошло уже более суток, и он слишком много потратил сил, преодолевая менявшиеся часовые пояса.
Он открыл глаза и взглянул на Викторию. Она сидела, пристально вглядываясь в ночной мрак.
ВИКТОРИЯ
За окном была такая темень, что я ничего не видела. Но так или иначе я понимала, что мы летим над Соединенными Штатами, может быть, даже над Флоридой и совсем скоро я предстану перед папочкой.
Прежний страх ушел. Я слишком устала. Все тело ломило, голова горела под париком. Только бы мне наконец снять его — я разорву его на кусочки и сожгу. И очки тоже.
Я подумала о мамуле. Интересно, что она сейчас делает? Я даже не знаю, ночь сейчас в Москве или день, и вообще, какой сегодня день недели? Как бы я хотела, чтобы она была рядом! Ведь по праву этот миг принадлежит скорее ей, чем мне. Кому, как не ей, с гордостью показать Джексону дитя их любви? Она бы даже смогла сказать ему несколько слов по-английски.
Я почувствовала, как по щекам покатились слезы. Я даже не вытерла их. Зачем? Генри спит. Кто
