другой их увидит? Бедная мамуля. Сколько же страданий выпало на ее долю только за то, что она полюбила человека, любить которого ей не полагалось.
И вот теперь, когда все позади, ее даже нет со мной. Жизнь так несправедлива!..
Прозвучал негромкий звонок, и на табло зажглись слова, которых я не поняла. Я знала, что это сигнал, предшествующий посадке. Генри открыл глаза и посмотрел на часы.
— Майами, — сказал он.
И снова нас окружила маленькая армия, а неподалеку поджидали три машины. Мы с Генри сели в среднюю. Я едва ли пробыла на открытом воздухе больше минуты, но меня поразило, как тут тепло. В Москве еще стоит зима. Даже в Нью-Йорке и то холодно.
Первая машина отъехала от тротуара, наша последовала за ней. Мы с Генри сидели сзади. Впереди устроились двое репортеров из «Инквайрер».
— Похоже, мы справились, Генри, — сказал один из них.
Генри рассмеялся.
— Мы? Разве вы были в Москве, когда все началось?
Я тронула Генри за рукав.
— Как насчет парикмахера, Генри?
В глазах его снова мелькнуло раздражение, и он наклонился к одному из сидящих впереди мужчин. Я не сомневалась, что кажусь ему глупой бабенкой, но мне было плевать. Главное, чтобы отец испытал чувство гордости, впервые увидев дочь.
Генри откинулся на сиденье.
— Мы сделаем по пути остановку. Там нас ждет одна женщина, она поможет вам.
Я отвернулась к окну, пытаясь разглядеть Флориду, но увидела лишь редкие пальмы да зайцев, прыгающих в свете фар по дороге.
Передняя машина замедлила ход наш шофер тоже притормозил. Впереди на обочине дороги стояла еще одна машина. Помигав фарами, она возглавила кавалькаду.
— В чем дело, Генри?
— Это Ян Галдер, наш главный редактор. Он отвезет нас к себе в Бойнтон-Бич. Там вы сможете принять душ и причесаться.
— Можно мне снять парик?
— Только когда мы приедем.
ГЕНРИ ГРИС
Джейн Галдер уже стояла на лужайке перед домом, когда подъехали машины. Лишь только Виктория вышла из машины, Джейн подошла к ней, дружески обняла за плечи и повела в дом.
Ян провел мужчин в огромную гостиную их двухэтажной виллы. Перед камином уже был накрыт столик с сандвичами и кофе. Генри слишком устал, есть ему не хотелось. Только кофе. Пока Виктория была наверху, состоялся военный совет. Фотограф сообщил, что им не следует приезжать на место раньше 6.40 утра.
— Нужно, чтобы за спиной у нее вставало солнце, когда она будет подходить к дому. А еще лучше, если его лучи проникнут через окна в дом. Восход в 6.27, кладите еще хотя бы десять минут, и тогда можно двигаться к дому.
Генри посмотрел на часы. Было только 2.46.
— Что нам прикажешь делать еще четыре часа? До Веро-Вич и Джон-Айленда совсем недалеко.
Кто-то заметил:
— Надо задержать ее здесь по крайней мере до трех. Не думает же она, что отец сидит всю ночь напролет, поджидая ее?
— Не знаю, что она думает, — сказал Генри, — но знаю, что этой встречи она ждала всю жизнь. Не представляю, как ее здесь удержать.
— Перестань, Генри. Тебе не впервые делать такие материалы. Что-нибудь придумаешь.
— Наверное, — кивнул Генри.
Виктория спустилась вниз в пять минут четвертого. Они приняла душа и сделала макияж. Уложенные Джейн Галдер чистые высушенные волосы мягкими волнами ниспадали на плечи. Она вопросительно взглянула на Генри.
Он подошел к ней:
— Вы выглядите прелестно. Ваш отец будет горд.
— Надеюсь. Я больше не надену парик, Генри.
— Ну конечно, — улыбнулся он.
Ян Галдер подвинул ей чашечку кофе и тарелку с сандвичами. Виктория попыталась отказаться.
— Нам пора ехать, — сказала она по-русски.
Генри возразил, что время еще есть, а ей необходимо перекусить.
— У нас впереди еще несколько часов езды.
Было 3.30 утра, когда они вышли из дома Галдера. Похолодало, и, забравшись в белый «линкольн», Виктория запахнула пальто. Генри уселся рядом.
Первая машина отъехала от тротуара и двинулась к пролегающей неподалеку автотрассе. Было темно и пустынно.
— Мне кажется, что мы едем медленнее, чем прежде? — спросила Виктория.
— Вряд ли, — ответил Генри. — Вам, должно быть, кажется потому, что вы очень волнуетесь.
ВИКТОРИЯ
Сама не знаю почему, я не отрываясь смотрела в окно. Все равно ничего не было видно — лишь мелькали иногда в кромешной тьме выхваченные светом фар пальмы. Но я по-прежнему вглядывалась в ночь, словно ожидала в любой момент увидеть табло с надписью: «Здесь живет твой отец».
Жалко, что я не переоделась в платье. Ну ладно, хоть волосы привела в порядок, уже что-то.
Внезапно впереди показались огни, и передняя машина остановилась возле какого-то дома.
— Что там? — спросила я Генри.
— Ночной ресторан.
— Но ведь мы только что поели? — удивилась я.
Открывая дверцу машины, Генри поглядел на часы.
— Сейчас выясню.
Он направился к передней машине. И тут же вернулся.
— Одному из парней захотелось яичницы с беконом.
— Сейчас? — Я почувствовала, как все у меня внутри напряглось. Я не верила своим ушам. Я провела в пути черт те сколько часов, наконец-то нахожусь почти рядом с отцом, а теперь они хотят, чтобы я сидела и спокойно смотрела, как один из них поглощает яичницу с беконом!
Генри прошептал мне на ухо:
— Насколько я знаю, у него что-то вроде диабета. Ему обязательно надо есть через определенные промежутки времени, не то все кончится весьма печально. Вы должны понять.
И мы направились к ресторану. Кроме нас, там никого не было. Генри усадил меня спиной к входной двери, а больной фотограф заказал яичницу с беконом и кофе. Для меня Генри попросил принести кофе.
Казалось, прошла целая вечность, пока готовили яичницу, а потом, клянусь, я еще не видела человека, который ел так медленно, отщипывая один за другим крохотные кусочки. Я не спускала глаз с настенных часов, глядя, как стрелки приближаются к пяти. А он все ел.
Мы ушли из ресторана только в двадцать минут шестого. Я с трудом подавила желание подойти к фотографу и залепить ему пощечину. Дожидаясь, пока он кончит есть, я выпила две чашки кофе и выкурила бог знает сколько сигарет.
Наконец мы снова тронулись в путь — три машины на ночной пустынной автостраде, и тут-то заявил о себе выпитый кофе. Мне необходимо было заглянуть в туалет. Я старалась думать о чем-нибудь другом, только бы не делать еще одной остановки. Вдруг кому-то вновь захочется яичницы с беконом, и я так никогда и не встречусь с отцом.
И все же мне пришлось признаться Генри. Он наклонился к шоферу.
