с проволочной скобой вместо ручки - дверь так называемого «буфета», унылого пункта общепита, где за умеренную плату всегда можно было получить стакан «мочая» с костенеющим бутербродом, а то и тарелку прокисшей манной размазни - исчезла бесследно, а на ее месте красуются крепкие ореховые створки, обрамленные стильно-рваной кирпичной кладкой, то там, то здесь покрытой искусственным мхом, что выглядит очень романтично. Не вытерпев, мы осторожно заглянули внутрь - и не без легкой грусти простились с нашей старой доброй столовкой... Мягкий сумрак; барная стойка в торце зала; несколько деревянных столиков, расставленных в шахматном порядке; тихий ненавязчивый джаз; одинокий лучик прожектора, заблудившийся на «танцполе»… словом, перед нами было маленькое, но уютное и вполне презентабельное кафе, куда, казалось, сам Бог велел зайти отметить начало учебного года. Впоследствии, когда народ уже основательно проторил сюда тропинку, выяснилось, что и называется заведение (чьи цены, кстати, оказались вполне пристойными!) в нашу честь: «Y» («Пси»).
Особенную популярность приобрело оно после того, как ректор выпустил указ, строго-настрого запрещающий кому бы то ни было «разливать и распивать спиртное в пределах учебного заведения». Факультет шипел и булькал, не зная, на что решиться, пока наконец, активисты из студсовета не догадались спуститься в библиотеку, чтобы лично выяснить у юрисконсульта: распространяется ли ограничение на метры, сданные в аренду - и вообще, можно ли по-прежнему считать их территорией вуза?.. Старый жук, сам большой любитель заложить за воротник, жестко ответил: «Нэт!»… и с тех пор наши местные алкаши не знают ни забот, ни хлопот. Стекаются в «Пси» и курильщики, чьи былые места скопления завхоз давно обложил красными флажками с изображением перечеркнутого окурка. Словом, недостатка в клиентах у кафе нет, - и лишь в сессию, когда жизнь на факультете (вот как сейчас!) замирает под гнетом тоскливого страха и недобрых предчувствий, в «Пси» наступает затишье, ибо переступить его порог прежде, чем останется позади последнее испытание, издавна считается у нас дурной приметой; впрочем, и тогда кто-нибудь нет- нет да и забежит хватануть для храбрости коньячку или, скажем, отметить нелегкую победу над въедливым экзаменатором легким игристым «Моndoro Asti»... Не перевелись еще удальцы, без страха бросающие вызов темным силам!..
В один из таких дней - в самый разгар осенней сессии - некая третьекурсница, молоденькая, но весьма скептичная, давно и надежно приученная названым братом-магом плевать на всякие там народные приметы и прочие суеверия, спустилась в «Пси» слегка перекусить, а заодно и чуток придти в себя после неравной битвы за хрупкую «удочку», едва не вырванную из ее слабых ручек огромной рыбой - преподавателем социальной психологии МихалСеменычем (строгим, но очаровательным мужчиной с роскошной особой приметой: извилистым багровым шрамом через всю левую щеку).
4
Мы, аутисты, отличаемся от «просто людей» еще и тем, что всегда предпочтем тишину (пусть даже гнетущую!) веселому гомону и гвалту; вот и на сей раз я не могла не порадоваться встреченному в кафе спокойствию колумбария, - даже музыка сегодня звучала тихо-тихо, обиженная, видимо, скудностью аудитории. Не совсем еще мертвы оказались два-три столика в темных углах зала, зато барная стойка, чей хозяин, как видно, не вынес вынужденного безделья и дезертировал, пустовала. Что ж, торопиться мне было некуда, и я, легко, как птичка, привспорхнув на краешек элегантного длинноногого стула, замурлыкала себе под нос, закачала ногой, рассеянно и праздно скользя взглядом по шевелящимся в уютной полутьме фигуркам немногочисленных гостей.
Столик в правом дальнем углу как-то особенно живо привлек мое внимание, что и немудрено - пожалуй, за него зацепился бы взглядом любой, кто, подобно мне, в этот час заглянул бы в «Пси». Элегантнейшая пара, сидевшая там vis-a-vis, сошла, кажется, с обложки глянцевого журнала или, скорее, спрыгнула с телеэкрана в самый разгар трансляции бразильской мыльной оперы… или даже нет - с шахматной доски в
Девушку я узнала легко, - то была некая Анна с пятого курса по прозвищу Русалочка: таких дивных густых золотистых волос, сверкающим каскадом ниспадающих до самой талии, не было больше ни у кого на факультете, а, может, и во всем МГИПУ им. Макаренко. Узнала я и бутылку - то был дорогой, презентабельный коньяк «Хеннесси». Что же до красавчика, сидевшего ко мне вполоборота, то его с головой - пиковой, густо набриолиненной головой! - выдавал шикарный костюм, а также царящая за столиком атмосфера гнетущей, удушливой роскоши, заставившая меня, как всегда, ощутить себя бедной родственницей, - как я ни убеждала себя, что это всего лишь одна из тех иллюзий, какие он с детства умеет создать легким взмахом руки.
И все же я обрадовалась неожиданной встрече. Парадокс - но, вместо того, чтобы сблизить еще больше, университет, скорее, разлучал нас: из-за растущего с каждым днем обилия невозделанных курсовых я уже не могла ни ходить в гости к брату так часто, как прежде, ни даже писать ему длинных писем. На факультете наши дорожки и вовсе не пересекались, - и лишь изредка, выйдя на перемене из аудитории, я вдруг замечала в дальнем конце коридора элегантную фигуру в белом, лимонном или кремовом костюме, с гладко зализанными или, наоборот, романтически растрепанными кудрями - но всегда с мобильным телефоном в руке (они тогда только-только начинали входить в обиход); однако не успевала я сделать и двух-трех шагов по направлению к заветной цели, как Гарри - если, конечно, это был он! - оказывался вне досягаемости, надежно скрываясь в толпе хихикающих, приставучих одноликих поклонниц. Пробираться сквозь их кордон мне вовсе не улыбалось, - тем более что сам Гарри при этом то ли не замечал меня, то ли делал вид, что не замечает…
Когда ж я в последний раз-то его видела?.. Ах, да - летом, в начале августа, когда Гарри, известный любитель семейных торжеств, закатил дома ошеломительно-великолепную вечеринку по случаю десятой годовщины его экстрасенсорной деятельности. Дым стоял коромыслом, пиво, коньяк и шампанское лились рекой, музыка гремела на все девять этажей, а «Гудилин-холл» на всю ночь перевоплотился в танцплощадку… словом, праздник был так грандиозен, что я не успела ни поговорить с братом, ни даже толком разглядеть его, - и единственной памятью, оставшейся у меня от этого дня, был незаживающий панариций на безымянном пальце, который я заработала, на пару с Захирой Бадриевной перемывая огромные айсберги посуды (и который почему-то не поддавался ни хитроумным заговорам брата, ни куда более традиционным лечебным средствам его симпатичной мамы).
- Голодная? - коротко спросил Гарри, когда я, преодолев, наконец, дурацкую робость, подошла к столику. Заметив, что я неуверенно поглядываю в сторону стойки (где как раз в эту секунду, откуда ни возьмись, появился смурной, заспанный бармен), он снял с соседнего стула свой дорогущий, крокодиловой кожи «дипломат», бережно переместил его на пол и пригласительно похлопал ладонью по освободившемуся сиденью. Я привычно повиновалась; брат небрежным жестом придвинул ко мне тарелку с презентабельными бутербродами, после чего, казалось, начисто забыл о моем присутствии и вновь обратился к зардевшейся Русалочке, застенчиво ковыряющей пластмассовой вилкой капустный салатик:
