– Ложь.
– Это ты так считаешь. – Миранда поставила ногу на ступеньку крыльца.
– Не ходи туда! – приказала Рейчел, преграждая ей дорогу. Лунный свет окрасил ее кожу в голубой цвет, но Миранда заметила, что ее глаза по-прежнему оставались в тени. – Тебе нечего здесь делать. Моя мать больше не хочет видеть тебя. После всего, что ты натворила, ты стала еще и убийцей.
– Я... я только хотела, чтобы он признался в своем преступлении, – возразила Миранда. – Я просто хотела, чтобы он признался.
– Ты лжешь. Ты хотела убить моего отца. Миранда прижала ладони к груди.
– Он не был тебе отцом.
– Он был единственным отцом, которого я знала.
– Только потому, что он убил твоего настоящего отца.
Рейчел вздрогнула.
– Я тебя ненавижу.
Миранда поднялась еще на ступеньку.
– Твоего друга-актера арестовали, – торжествующе сообщила Рейчел.
У Миранды вырвался стон.
– Шрива? Почему?
– Потому что они хотят, чтобы кто-то ответил за то, что ты совершила. По крайней мере хоть он не успел скрыться.
– Но он же ни в чем не виноват!
– Он в этом участвовал. Поэтому его схватили. И тебя тоже схватят! Ты не скроешься. Они непременно заставят его говорить, а потом тебя арестуют.
Отказываясь слушать дальше, Миранда поднялась на крыльцо и оказалась рядом с ней.
Увидев ненавистную особу так близко, Рейчел сорвалась на крик:
– Лучше спасайся! Не трать время! Ты сделала то, что задумала. Теперь оставь мою мать и меня в покое!
– Я должна ее увидеть.
– Нет, я запрещаю тебе. Если ты сделаешь хотя бы шаг, я заставлю тебя пожалеть о том, что ты вообще появилась на свет.
– Ты опоздала. – Миранда обошла сестру.
– Стой! Клянусь, я это сделаю.
– Ты опоздала, – повторила Миранда. Ее рука легла на ручку двери. – Я уже давно жалею об этом.
– Как тебе понравился денек в этой яме?
Речь шла о находившемся позади здания гауптвахты высохшем колодце, в котором содержались особо опасные пленники. Крышка колодца, опущенная сверху и запертая на засов, в июльскую жару превращала это и без того гиблое место в пекло.
– Как насчет того, чтобы попить водички? – продолжал сержант.
Шрив даже не мог облизнуть пересохшие губы. Прикрыв глаза скованными цепью руками, он вгляделся в темный силуэт на фоне яркого солнца. От бесконечных побоев лицо Шрива Катервуда превратилось в страшную маску – все в кровоподтеках, багрово-красное и ужасно распухшее.
Сержант поставил ведро на край колодца и зачерпнул воды.
– Отличный вкус. Вода в здешних местах замечательная. Горная водичка. – Он наклонил ведро, и серебристая струйка устремилась вниз, в яму, задев брызгами связанные руки пленника. – Только скажи, и мы вытащим тебя оттуда.
Шрив опустил руки.
– Ошибка, – смочив рот остатками слюны, наконец глухо произнес он.
– Что? Не слышу тебя.
– Ошибка! Вы совершаете ошибку.
– Плохо! Плохой ответ, парень. Ты полный идиот. – Сержант отошел от отверстия и кому-то крикнул: – Он еще не готов! – Крышка опустилась, и засов задвинулся.
Отступив на пару шагов назад, Шрив уперся спиной в стену и медленно сполз по ней вниз. Его скованные наручниками руки бессильно упали на колени. Запрокинув голову, он глубоко вдохнул горячий спертый воздух. В полдень он уверил себя, что жара здесь была лишь немного сильнее, чем свет рампы в чикагском театре на Стейт-стрит. К трем часам он сознался, что лгал самому себе.
Он закашлял и начал перекатывать во рту камешек. Это, конечно же, не помогло. Он еще не готов. Шрив дотронулся кончиками пальцев до своего лба. Кожа была абсолютно сухой, даже без капельки пота. Он поморщился. Через несколько часов он окончательно здесь испечется.
Он не мог даже предположить, что ему суждено закончить жизнь в зловонной яме. Он тронул камешек распухшим языком и вздохнул. Другой, может быть, поможет больше. Заплывшими от побоев глазами он вгляделся в темноту. Узкие лучи солнца проникали сквозь щели в крышке колодца. Слава Богу, что он не страдает клаустрофобией, позволил Шрив себе слегка усмехнуться.
Но даже это легкое движение губ болезненно напомнило о разбитом лице. Эти армейские варвары выполняли свою работу с энтузиазмом. Все же он мог гордиться, что избежал более серьезных увечий. Даже почти теряя от боли способность соображать, он ухитрялся опускать лицо вниз и переворачивался при каждом ударе.
Шрив осторожно ощупал нос. Пока цел. Раны на лбу и в уголках глаз можно закрыть гримом. Разбитые губы заживут. А вот нос – совершенно другое дело. Однажды оказавшись переломанным, особенно таким сильным ударом, как у сержанта Траска, он уже никогда не будет прямым. Шрив нежно потрогал его, поздравляя себя с тем, что сумел сохранить свой гордый профиль в целости.
Во время избиения, сосредоточившись на том, чтобы защитить свое лицо и вместе с тем не забывая предугадывать, куда придется новый удар его мучителя, Шрив на время забывал о боли. Снова и снова, словно молитву, он повторял одну и ту же историю до тех пор, пока сам не поверил в нее. В этом и заключался