назначенного срока.
Я уже говорил, Снейпу не нужны все те слова, что приходят мне на ум в той или иной ситуации, когда жизнь подводит нас максимально близко друг к другу. Дело не в моей неспособности складывать слова в красивые предложения, нет, дело вовсе не в этом. Они просто ему не нужны, он чётко дал это понять. Сантименты не достойны его внимания в той же степени, в какой мои извинения за что-либо. Просто потому что он такой человек.
И вдруг это письмо. Его можно расценить как очередную мою слабость, когда я не смог найти в себе силы не ныть и не жаловаться. Только я почему-то уверен, что он правильно истолковал его смысл, и от этого всё только хуже.
- Скажите, зачем оно вам?
- Ты о чём? - уточняет профессор, даже не оборачиваясь.
Пока я формулировал ответ, Снейп успел отыскать то, что ему нужно, и сейчас был занят заполнением листа успеваемости пятого курса на будущий семестр.
- Об этом, - опираюсь ладонью о спинку его стула и наклоняюсь вперёд в попытке дотянуться до письма. Из-за этого край клетчатой рубашки, которую я одел поверх футболки, скользит по плечу профессора и цепляется расстёгнутыми пуговицами за его рукав.
Сглатываю, стараясь не обращать внимания на то, что Снейп перестал писать, едва моя ладонь появилась в поле его зрения. Возможно, по невнимательности он не убрал перо от листа, в результате чего вместо последней буквы чьей-то фамилии образовалась маленькая клякса.
Я возвращаюсь на своё место, на ходу выравнивая дыхание, а профессор тут же комкает испорченный лист и отправляет его в корзину для бумаги.
- Так зачем? - терпеливо повторяю вопрос, стараясь, чтобы в интонации не было и намёка на волнение, разглаживаю слегка помявшееся письмо на столе и поднимаю вопросительный взгляд на Снейпа.
Со странным подозрением он смотрит на предмет разговора (точно такое же было на моём лице, когда я обнаружил письмо от тайного информатора в своей комнате), потом переключается на меня.
- Почему это волнует тебя?
Он говорит с таким видом, словно мой интерес совершенно не оправдан, затем быстро приподнимает брови и скрещивает руки на груди. Почему он всегда так делает, когда речь идёт о чём-то очень важном для нас обоих?..
Хочется огрызнуться, мол, «почему вы отвечаете вопросом на вопрос?», но я ни в коем случае не могу себе этого позволить.
- Я написал его, находясь в…крайне нестабильном состоянии, - старательно подбираю слова, разрывая зрительный контакт, и тоже не спешу отходить от стандарта своего поведения в подобных ситуациях. Разглядывание собственных ладоней вновь становится самым интересным занятием на свете. Интересно, Снейп тоже успел досконально изучить меня и знает, что так я пытаюсь скрыть волнение?
Как только эта мысль проносится в сознании, я моментально разъединяю пальцы рук и слишком резко вскидываю голову, чем зарабатываю глубокий снисходительный вздох профессора.
- Иногда необходимо давать выход собственным эмоциям, - он разводит руками в очевидном жесте, затем поднимается со стула и отходит к книжному стеллажу.
Нет-нет-нет, опять он уходит от разговора!
- Вы же учили меня сдерживать эмоции тогда, когда они не совсем уместны, - захожу наперёд и застываю между Снейпом и стеллажом, тем самым загородив интересующую его полку.
Я вижу, как недовольно трепещут крылья узкого носа, когда он пытается подвинуть меня, одновременно отчеканивая каждое слово:
- В этом всё и дело: необходимо знать, когда эмоции уместны, а когда - нет.
- Вы же, по всей видимости, считаете, что они вообще неуместны, - не сдаюсь и даже осмеливаюсь не подчиниться, крайне деликатно убирая его руку со своего плеча и не сдвигаясь ни на дюйм.
В самом деле, сколько можно? Он не желает разговаривать со мной на подобные щекотливые темы, но стоит мне сдаться, как весь его грозный настрой тает, словно лёд на солнце. Это, конечно, хорошо, но неужели мне каждый раз нужно переступать какую-то черту, а потом давить на жалость - всё ради того, чтобы он вновь соизволил уделить мне внимание? Да дело вовсе не в недостатке этого самого внимания или острой необходимости раз за разом оказываться в непосредственной близости, хотя очень трудно отрицать то, что мне это приятно. Всё намного сложнее.
Если перечислить моменты, когда он снисходил до проявления каких-либо чувств, все они делятся на две категории: либо когда мои жизнь и здоровье находятся в потенциальной опасности, либо когда ему становится жаль меня.
Ведь так оно и есть! Вчера я в очередной раз опустил руки в борьбе с его невозмутимостью - как следствие, он сам остановил меня и обнял. Когда я вытолкнул его из-под рушащейся крыши, он поцеловал меня, потому что нашим жизням угрожала опасность. Ни разу он не сделал ничего подобного, полагаясь только на собственные желания! Если раньше это не слишком сильно волновало меня, то теперь всё изменилось. Я едва не потерял его и не хочу, чтобы он просто жалел меня. Не знаю, какого отношения с его стороны заслуживаю, но это явно не жалость, потому что она хуже презрения.
Тем временем, Снейпа весьма удивляет моя настойчивость, потому что в данной ситуации это происходит впервые. Раньше я вешал голову и уходил, а Снейп решал, молча отпустить меня или смилостивиться, может, даже погладить по плечу и поцеловать в макушку.
С плечом и макушкой я, конечно, утрирую.
Он многозначительно хмыкает и прислоняется к стеллажу, тем самым загораживая путь к двери, как будто я могу сбежать.
- Откуда такое умозаключение? - тембр его голоса опускается до вкрадчивого, в нём есть такие волнующие нотки, что я едва удерживаю себя от того, чтобы не передёрнуть плечами от чувства, близкого к эстетическому удовольствию.
Делаю микроскопический шаг назад и прислоняюсь лопатками к ребру полки. Спрятав ладони за спиной, я вожу пальцами по корешкам книг, надеясь, что это сможет хоть немного отвлечь от незнакомого мне блеска в глазах напротив.
- Нетрудно собрать в общую картину несколько эпизодов, - применяю метод профессора не говорить то, что думаю, открытым текстом, и попадаю в точку.
Он ведёт подбородком, мол, «даже так?», и смотрит на ровный ряд книг чуть выше моей макушки, хоть и без малейшей заинтересованности. Ладони становятся влажными, когда он глубоко вдыхает и медленно произносит:
- Не всё есть правда, что мы видим.
- И как мне это расценивать? - с вызовом задираю голову и замираю в ожидании чуда.
Оно действительно происходит, потому что на лестнице раздаётся топот нескольких пар ног и голоса друзей, отчаянно зовущих меня по имени. Хочется громко выругаться, потому что ребята даже не догадываются о том, что только что разрушили один из самых важных моментов в моей жизни.
- Тебя ищут, - подмечает Снейп, кивая в сторону двери, а я понимаю, что на этом наш разговор окончен.
Да, нам помешали, но это вовсе не означает, что я отступлюсь.
Быстро сбегаю по лестнице и наблюдаю такую картину: близнецы во главе с отважным Роном пытаются попасть на собрание Ордена, а Молли старается им помешать.
- Но мам, ты не имеешь права не пускать нас на собрание!
Едва удерживаю себя от того, чтобы удивлённо присвистнуть: просторная кухня едва вмещает всех членов Ордена. Я вижу много незнакомых лиц, но меня моментально узнают. Смутившись от обилия внимания, приближаюсь к возмущённым друзьям.
- Что происходит?
Лицо Рона озаряет надежда. Вцепившись в мой рукав, он возбуждённо трясёт им и вновь обращается к непреклонной матери:
- Вспомни, мы были рядом с Гарри на том собрании в августе на площади Гриммо. Что изменилось?
Молли терпеливо сцепляет пальцы в замок и произносит намеренно мягким тоном:
- Пойми, Рональд, сейчас всё иначе…
