Никак не могу взять в толк, почему я становлюсь несобранным и жутко нелогичным человеком, когда Снейп рядом?
- Я не могу дать объяснения подобным метаморфозам в твоих ощущениях прямо сейчас. Думаю, мне надо посоветоваться с Дамблдором. Ты рассказывал об этом кому-нибудь ещё?.. Эй, Поттер!
Вздрагиваю, возвращаясь из губительного мира мыслей и чувств в мир реальный. Немного удивлённо выгибаю брови, пытаясь собрать воедино только что услышанные слова. Медленно качаю головой, поджав губы, и только потом отвечаю:
- Нет, не рассказывал.
И, прежде чем я успеваю добавить ещё что-либо, Снейп убирает свои чудесные руки от моего лица и начинает отодвигать кресло. Необъяснимый порыв оказывается проворнее здравого смысла, так что я на долю секунды становлюсь наглым и, почти переместившись на колени к профессору, целую его, а потом…
А потом уже поздно давать откат и грешить на свою наглость, потому что совершенно невероятно заставить себя открыть глаза, убрать руки и отодвинуться. Просто нереально выпутать пальцы из чёрных волос, когда вдруг я ощущаю, как его ладони сжимают ткань форменного джемпера на моей талии.
Это конец. Конец моих сил.
Словно что-то невидимое разом ударяет по всем мышцам, и я не сразу понимаю, что это уже я отвечаю на его поцелуй, а не он - на мой. Тепло его рук перемещается на спину, и я почти успеваю потеряться в окружающем пространстве, как всё заканчивается.
- Поттер, открой глаза, - непривычная бархатная мягкость появляется в тембре голоса Снейпа.
Теперь самое время начать ругать себя за свою наглость, только, признаюсь, не очень хочется.
Поднимаю веки и, как можно тише выдохнув, встречаюсь со спокойным взглядом. На миг становится некомфортно сидеть на коленях собственного профессора, но я тут же одёргиваю себя. Гарри, ты целовался с ним, причём дважды, что уж говорить о сидении на коленях. Даже трижды. Почти трижды. Первый раз он сам целовал меня, думая, что я уже мёртв.
Резко бросает в холод.
- Скажите, почему вы тогда поцеловали меня? Надеялись, что я не почувствую?
Он неопределённо ведёт плечами, и я больше склоняюсь к положительному ответу, при этом Снейпу немыслимым образом удаётся сохранить практически непроницаемое выражение лица, в то время как за своё я совсем не ручаюсь.
- Смысл тогда целовать человека, зная, что он не сможет отреагировать? - откровенное непонимание звучит в моём голосе, профессор хмурится и, наконец, отвечает привычным ровным тоном:
- Не советую думать о подобных вещах, всё равно не сможешь найти правильный ответ.
Как ни странно, я нисколько не обижаюсь, потому что Снейп прав: понять мотивы его действий - всё равно, что пытаться обмануть смерть.
* * *
- Где ты был всё это время? - подозрение во взгляде Рона переливается через край, грозясь превратиться в настоящую бурю.
- С каких пор тебя это интересует? - отвечаю в тон, застыв посреди спальни над раскрытым чемоданом.
Друг явно размышляет над тем, что ответить, а потом вздыхает и со словами: «Ладно, забудь, только не злись», отворачивается к своей кровати.
Я не выдерживаю. Схватив подушку с кровати, со всей силы швыряю её в спину Рона, тот незамедлительно оборачивается с изумлённым выражением лица. Я опережаю его и выкрикиваю, чувствуя, как меня начинает трясти изнутри от обиды:
- Только не злиться, значит? Что, боишься, да? И не пытайся отрицать это, я вижу, какой страх плещется в ваших глазах всякий раз, когда вы смотрите на меня, вы все: ты, Гермиона, Невилл - все, абсолютно все! Вы - те, кого я считал своими друзьями, и вы предаёте меня самым непостижимым образом! Это…немыслимо.
Мой голос ломается на последнем слове, затухает, так же как и весь мой запал. Тяжело опустившись на край кровати, я низко опускаю голову, с силой сжимаю кулаки. Обида, горькая, липкая, заполняет меня, вызывает чувство отвращения.
Со стороны Рона раздаётся непонятный шорох, потом звук глухой поступи, кровать слегка прогибается рядом.
- Друг, прости нас. Мы были…напуганы. Ведь, согласись, не каждый день видишь подобное. И это вовсе не значит, что мы боимся или, тем более, предали тебя. Правда, прости нас…
Широкая ладонь опускается на моё вздрогнувшее плечо. Поворачиваю голову, глядя на виноватую полуулыбку Рона, на его слегка покрасневшие щёки.
- «Друг», значит?
Тот кивает так, как если бы желал подтвердить что-то очевидное.
- Хорошо, прощаю, но если такое повторится ещё раз…
- Нет, ни в коем случае, - Рон начинает мотать головой, но я вовремя перебиваю его:
- Не зарекайся. Просто вы должны понять, что вы - одни из самых близких мне людей. Из оставшихся у меня людей.
Рон вздыхает так, как будто два часа таскал на себе огромного тролля.
- Гермиона вообще распереживалась. Ты так резко ушёл и пропал на целый час, мы не знали, что и думать…
- Рон, не начинай, - с укоризной смотрю на друга, а тот примирительно машет ладонями. - Это твоё дело, где ходить и с кем быть. Главное, береги себя.
Непроизвольно перестаю дышать на последней фразе друга: то же самое произнёс Снейп перед тем, как я покинул его кабинет.
* * *
Жизнь в Хогвартсе день ото дня становится всё более невыносимой. То, что происходило в начале сентября, было лишь слабым намёком на грядущие проблемы.
Студенты Слизерина откровенно ненавидят меня из чувства зависти. Как так - какой-то Гарри Поттер, студент Гриффиндора - и вдруг Избранный? Несомненно, я шарахаюсь от этого слова, как дементор от Патронуса. Хотя выходки Слизеринцев - ничто по сравнению с тем, что мне приходится выслушивать от Гриффиндорцев.
Находиться по вечерам в гостиной стало просто нереально. Взгляды: косые, завистливые, ненавидящие - прожигают дырки в моём лбу и затылке, особо «смелые» решаются высказывать колкие реплики по поводу очередной статьи в Ежедневном Пророке, который я с недавних пор даже в руки не беру.
Несчастная газетёнка - это вообще отдельная история. Возмущению директора нет предела, когда в одно октябрьское утро по другую сторону ворот появляется целая толпа репортёров с объективами колдокамер и блокнотами. При попытке прогнать их они возмущаются, требуя «предоставить им доступ к Гарри Поттеру с целью получения у него интервью». С огромным трудом преподавательскому составу удаётся выпроводить журналистов. Такого хамства стены этого замка, пожалуй, ещё не видели.
Зато статья, вышедшая следующим утром на первой полосе газеты, ни для кого не становится неожиданностью. В ней поливается грязью и Дамблдор, и я сам, и школа в том числе. Видимо, Ежедневный Пророк оказывает сильное влияние на умы Министерства, раз в тот же вечер директор получает сову от министра с обвинительной речью, в которой основной упор делается на «устаревшую систему образования с её первобытными методами». Проходит слух, что школу даже могут закрыть, если Дамблдор не подпустит ко мне репортёров. Абсурд полнейший.
Правда, далеко не все придерживаются того же мнения.
Апогей сумасшествия приходится как раз на середину октября, когда перед ужином директор выступает с речью, общий смысл которой заключается в том, что он не допустит проникновения министерских козней в Хогвартс. По столам проходит нехороший шепот, пока слова одного из Слизеринцев не перекрывают общего гула:
- Пусть уж Гарри Поттер покажется журналистам, а не будет прятаться за спиной директора, или он просто так носит звание Избранного?
