— Собрание приняло решение.
— И они решили, чтобы я вела! Я сказала ждать!
Он фыркнул оскорбление, повернулся к лагерю, и она бросилась за ним по пятам.
Уто схватила его, но она была слаба и медлительна, и Скарлаер смахнул ее дрожащую руку. Возможно она чего-то стоила в свое время, но ее день был далеко позади, и сегодня был его день. Он поскакал вниз по склону, быстрый и тихий, почти не оставляя отметин на снегу, прямо к углу ближайшей лачуги.
Он чувствовал силу своего тела, силу бьющегося сердца, силу стали в его руке. Его следовало послать на север, чтобы сражаться с шанка. Он был готов. Он докажет это, что бы эта усохшая старая карга Уто ни говорила. Он напишет это кровью Чужаков и заставит их пожалеть об их посягательстве на священную землю. Они пожалеют, в тот миг перед смертью.
Ни звука не доносилось из лачуги, построенной так бедно из рассохшейся сосны и потрескавшейся глины, что ему было почти больно смотреть на нее. Он, низко пригнувшись, проскользнул перед стеной, под капающим карнизом, и к углу, глядя на улицу. Слабая корка нового снега, несколько новых цепочек отпечатков сапог и много, много старых следов. Дыхание Делателя, они были беспечны и непристойны, эти Чужаки, оставляющие повсюду разбросанный навоз. Так много навоза для такого количества зверей. Он подумал, что видимо даже люди гадили на улице.
— Дикари, — прошептал он, морща нос от запаха их огней, от их сгоревшей еды, от их немытых тел. Ни признака людей, хотя, сомнений нет, все они в глубоком пьяном сне, неготовые в своем высокомерии; ставни и двери закрыты крепко, свет сочится из трещин наружу в синий рассвет.
— Ты чертов глупец! — выскользнула Уто, тяжело дыша от бега, пар клубился перед ее лицом. Но кровь Скарлаера была слишком горяча, чтобы волноваться от ее придирок. — Подожди! — На этот раз он уклонился от ее руки и перебежал через улицу в тень другой лачуги. Он глянул через плечо, увидел Уто, делающую знак рукой, и других, распределяющихся по лагерю, как тихие тени.
Скарлаер улыбнулся, весь горячий от возбуждения. Сейчас они заставят этих Чужаков заплатить.
— Это не игра! — мешала Уто, и он лишь снова улыбнулся, поспешил к обитой железом двери самого большого здания, чувствуя шуршащую группу народа позади него, сильных числом и сильных решимостью…
Дверь открылась, и Скарлаер на мгновение застыл в полившемся свете ламп.
— Доброе утро! — Старик с редкими волосами прислонился к косяку. Он был в грязных мехах с позолоченным нагрудником, покрытым пятнами ржавчины. На боку у него был меч, но в руке у него была только бутылка. Он поднял ее, спиртное плескалось внутри. — Добро пожаловать в Бикон!
Скарлаер поднял клинок и открыл рот, чтобы выкрикнуть боевой клич, на вершине башни вспыхнуло, в его ушах хлопнуло, его сильно ударило в грудь, и он обнаружил себя лежащим на спине.
Он застонал, но не смог этого услышать. Он сел, голова гудела, и уставился на маслянистый дым.
Изарульт помогала с готовкой на плите и улыбалась ему, когда он приносил кровавую добычу, и иногда, когда он был в хорошем настроении, он улыбался в ответ. Ее разорвало на части. Он мог сказать, что это ее труп, по щиту на руке, но ее головы не было, и другой руки тоже, и одной ноги, и это выглядело как что-то, когда-то бывшее человеком. Лишь ком тряпья; снег вокруг запятнан, забрызган, усыпан кровью и волосами, и частями дерева и металла. Остальные друзья, любовники и соперники были разбросаны, разорваны и тлели.
Тофрик, который был известен как лучший скорняк, сделал два шага на негнущихся ногах и упал на колени. Дюжина ран в нем очернила меха, которые он носил, и одна под глазом капала черной линией. Он смотрел, и не выглядел раненным, скорее грустным и озадаченным тем, как мир внезапно изменился; все было тихо, кругом безмолвие, и Скарлаер думал: «Что это за волшебство?»
Уто лежала рядом с ним. Он положил руку ей под голову и поднял ее. Она вздрогнула, дернулась, зубы сжались, красная пена была на ее губах. Она попыталась передать благословенный кисет ему, но тот был порван, и священная земля Ашранка рассыпалась по окровавленному снегу.
— Уто? Уто? — Он не слышал своего голоса.
Он видел друзей, бегущих по улице им на помощь; Канто во главе, храбрый мужчина и лучший из тех, кто может быть позади для поддержки. Он подумал, как глуп он был. Как удачно, что у него есть такие друзья. Затем, когда они миновали один из курганов, из его входа вырвался дым, и Канто отбросило прочь, на крышу лачуги позади. Остальные упали по бокам, вертелись, кружились, моргая во мгле, или вытягивались, как по ветру, закрывая лица руками.
Скарлаер увидел, как открылись ставни, блеснул металл. Стрелы тихо полетели через улицу, впивались в деревянные стены, падали безвредно на снег, находили пошатывающиеся цели, кидали их на колени, лицом вниз, они хватались за древки, вскрикивали, тихо стонали.
Он с трудом встал на ноги, лагерь дико изменился. Старик все еще стоял в дверях, указывая бутылкой, что-то говоря. Скарлаер поднял меч, но он был слишком легким, и когда он посмотрел на руку, его окровавленная рука была пуста. Он попытался отыскать его, и увидел, что в его ноге торчала короткая стрела. Больно не было, но до него дошло — и это было, словно шок от холодной воды, — что он может проиграть. А затем, что он может умереть. И внезапно, как тяжкий груз, навалился страх.
Шатаясь, он добрался до ближайшей стены и увидел, как мелькнула стрела и попала в снег. Он с трудом продолжил идти, грудь дрожала, он барахтался на склоне. Он бросил взгляд через плечо. Лагерь был окутан дымом, как Собрание Паром Видения, там двигались гигантские тени. Некоторые из его людей бежали к деревьям, спотыкаясь, падая, отчаявшись. Затем в клубящемся дыму появились фигуры, как огромные бесы, — люди и лошади сливались в одно ужасное целое. Скарлаер слышал истории о таких непристойных союзах и смеялся над их глупостью, но сейчас увидел, и его пронзил страх. Мелькали копья и мечи, доспехи блестели, высясь над бегущими, срезая их.
Скарлаер продолжал ковылять, но пробитая стрелой нога еле шевелилась, кровавый след стелился за ним по склону, и по нему ехал человек-конь; его копыта месили снег, в его руке был клинок.
Скарлаеру следовало повернуться и по крайней мере оказать сопротивление, показать, что он гордый охотник Людей Дракона. Куда пропала его храбрость? Когда-то казалось, ей нет конца. Сейчас была только необходимость бежать, такая же отчаянная, как необходимость дышать для тонущего человека. Он не слышал всадника позади, но почувствовал резкий удар поперек спины, и холодный снег, холодный на его лице, когда он упал.
Вокруг него стучали копыта, окружали его, окатывали его белой пылью. Он с трудом пытался подняться, но не смог продвинуться дальше рук и коленей, дрожа от усилия. Его спина не выпрямлялась, в горела агонии, вся горела, и он хныкал, и злился, и был беспомощным; его слезы оставляли тонкие дырки в снегу под его лицом; и кто-то схватил его за волосы.
Брачио поставил колено на спину парня и уронил его в снег, вытащил нож и, стараясь не испортить — что было чем-то вроде вызова, с учетом того, что парень все еще сопротивлялся и булькал, — отрезал ему уши. Затем он вытер нож о снег и вернул в пояс, отмечая, что пояс с ножами чертовски полезная вещь в этом бизнесе, и удивлялся, почему он не вошел в моду повсеместно. Возможно парень был жив, когда Брачио морщась и ворча втащил свою тушу в седло, но он бы никуда не делся. Не с таким порезом от меча.
Брачио хихикнул над своими трофеями и, скача к лагерю, подумал, что они были бы идеальной штукой, чтобы напугать его дочерей, когда Коска сделает его богатым, и он наконец вернется домой в Пуранти. Подлинные уши духов, как вам это? Он представлял смех, когда он будет преследовать их по гостиной, хотя в его представлениях они все еще были маленькими девочками, и его печалила мысль, что когда он их снова увидит, они будут уже почти женщинами.
— Куда уходит время? — пробормотал он себе под нос.
Сворбрек стоял на краю лагеря, смотрел с открытым ртом, как всадники преследуют последних дикарей в лесу. Он был забавным мелким парнем, и начинал нравиться Брачио.
— Вы человек ученый, — крикнул он, подъезжая, и высоко держа уши. — Что по-вашему мне с ними
