думать, что следующих повесят их. Как бы то ни было, поедем за ними. Будем надеяться, что поймаем их прежде, чем колеса отвалятся от телеги. Или что-нибудь отвалится от меня, — добавил он и залез, морщась, на сидение фургона.
— С этими тремя детей нет, — сказал Лиф, замыкаясь.
— Нет. — Ламб снова напялил шляпу. — Но они могут указать нам верный путь. Нам надо починить фургон, найти новых волов или лошадей. Нам нужна еда. Возможно эти трое…
— Ты старый ебаный трус.
Последовала пауза. Затем Ламб кивнул на Шай.
— Мы с ней провели годы, пережевывая эту тему, и тебе нечего добавить к этому спору.
Шай смотрела на них, парень сердито глядел наверх, здоровяк спокойно и невозмутимо смотрел вниз со своего сиденья.
Лиф скривил губу.
— Нам надо следовать за детьми, или…
— Залезай в фургон, мальчик, или последуешь за детьми один.
Лиф снова открыл рот, но Шай раньше ухватила его за руку.
— Я хочу поймать их так же сильно, как ты, но Ламб прав — там двадцать мужиков, скверных, вооруженных и готовых на все. Там мы ничего не можем сделать.
— Нам придется поймать их рано или поздно, не так ли? — бросил Лиф, тяжело дыша. — Может быть лучше сейчас, пока мой брат или твой все еще живы!
Шай должна была признать, что в этом был смысл, но это ничего не меняло. Она выдержала его взгляд и сказала ему в лицо, спокойно, но твердо:
— Полезай в фургон, Лиф.
На этот раз он сделал, как было сказано, взобрался к вещам и тихо уселся там, спиной к ним.
Шай усадила свою избитую задницу рядом с Ламбом, пока он дергал поводья, заставляя Скейла и Кальдера неохотно двигаться.
— Что будем делать, когда поймаем тех троих? — тихо спросила она, чтобы Лиф их не услышал. — Скорее всего, они тоже вооружены и готовы на все. Вооружены, наверняка, лучше нас.
— Полагаю, нам придется быть готовыми на большее.
Ее брови поднялись. Этот здоровый, мягкий северянин, который, бывало, бегал, смеясь, по пшенице с Питом на одном плече и Ро на другом; который часами сидел на закате с Галли, в тишине передавая бутылку; который ни разу не поднял на нее руку во время ее взросления, несмотря на жесткие провокации — теперь он говорит о том, чтобы обагрить руки по локоть, так, словно это пустяк.
Шай знала, что это не пустяк.
Она закрыла глаза и вспомнила лицо Джега после того, как она его зарезала, кровь, залившую его глаза, когда он выполз на улицу, шепча «Смоук[11], Смоук…». Того клерка в магазине, смотревшего на нее, пока его рубашка чернела. Тот взгляд Додда, глупо пялившегося на ее стрелу в своей груди.
Она сильно потерла лицо рукой, внезапно вспотев; сердце тяжело стучало, и она закуталась в сальную одежду, словно могла укрыться от своего прошлого. Но это не помогало, и оно ее настигало. Ради Пита и Ро ей нужно будет снова обагрить руки. Она сжала пальцами рукоять ножа, тяжело вздохнула и выпятила челюсть. Выбора не было тогда. Выбора нет и теперь. А по тем, кого они преследовали, не нужно проливать слез.
— Когда мы найдем их, — ее голос тонко звучал в сгущающейся тьме, — сможешь делать, как я скажу?
— Нет, — сказал Ламб.
— Чего? — он так давно делал все, что она скажет, что она и не думала, будто может быть по- другому.
Когда она посмотрела на него, его старое, покрытое шрамами лицо кривилось, будто от боли.
— Я обещал твоей матери. Перед тем, как она умерла. Обещал присмотреть за детьми. За Питом и Ро… и я полагаю, тебя это тоже включает, не так ли?
— Наверное, — прошептала она, совсем не уверенно.
— Я нарушил много обещаний в своей жизни. Позволял им смываться, как листья смываются водой. — Он потер глаза тыльной стороной перчатки. — Я намерен сдержать это. Поэтому, когда мы их найдем… ты будешь делать, как я скажу. На этот раз.
— Хорошо. — Она могла так сказать, если ему так хотелось.
А затем делать то, что нужно.
Достойнейший
— Видимо, это Сквердил, — сказал инквизитор Лорсен, хмуро глядя в карту.
— А Сквердил есть в списке наставника? — спросил Коска.
— Есть. — Лорсен убедился, что в его голосе нет ничего, что могло быть расценено как неуверенность. Он был единственным на сотню миль, у кого было что-то похожее на причину здесь находиться. Он не мог позволить себе никаких сомнений.
Наставник Пайк сказал, что будущее на западе, но через очки инквизитора Лорсена городок Сквердил не выглядел, как будущее. Не выглядел он и как настоящее, для любого, у кого есть возможность выбора. Люди, влачащие существование в Близкой Стране были даже беднее, чем он ожидал. Беглецы и изгои, отбросы и неудачники. Настолько бедные, что поддержка повстанцев против самой сильной нации вряд ли была у них на первом месте. Но Лорсен не мог беспокоиться из-за вероятностей. Допущения, оправдания и компромиссы были также недопустимой роскошью. За много болезненных лет управления тюрьмой в нглии он выучил, что люди делятся на правильных и неправильных, и неправильные не заслуживают никакой жалости. Это не доставляло ему никакого удовольствия, но за лучший мир приходится платить.
Он сложил карту, отчеркнув ногтем острую складку, и убрал ее внутрь плаща.
— Готовьте людей к атаке, генерал.
— Мммм. — Лорсен был удивлен, увидев краем глаза, что Коска был на середине глотка из металлической фляжки.
— Не рановато ли для спиртного? — выдавил он сквозь сжатые зубы. В конце концов, прошел час или два после рассвета.
Коска пожал плечами.
— Хорошая вещь на полдник определенно хороша и на завтрак.
— Если только это не плохая вещь, — проскрежетал Лорсен.
Коска беспечно глотнул еще и громко причмокнул губами.
— Хотя, было бы лучше, если б вы не упоминали об этом Темплу. Он волнуется, благослови его бог. Думает обо мне, почти как об отце. Знаете, он пребывал в состоянии крайней нужды, когда я наткнулся на него…
— Очаровательно, — отрезал Лорсен. — Приготовьте людей.
— Сейчас же, инквизитор. — Почтенный наемник закрутил крышку — плотно, словно решил никогда ее больше не откручивать, — затем, очень чопорно и не очень достойно, начал спускаться с холма.
Он создавал впечатление омерзительного человека, и грубая рука времени ничуть его не улучшила: неописуемо тщеславный, заслуживающий доверия, как скорпион, и абсолютно не знакомый с моралью. Но спустя несколько дней с Компанией Милосердной Руки инквизитор Лорсен с сожалением пришел к выводу, что Коска, или Старик, как его нежно называли, возможно достойнейший среди них. Его прямые подчиненные были и того хуже. Капитан Брачио был подлым стирийцем с постоянно слезящимся от старой раны глазом. Он был прекрасным наездником, но жирным, как дом, и превратившим самозабвенную праздность в религию. Капитан Джубаир, громадный чернокожий кантиец, был его противоположностью и превратил религию в самозабвенное безумие. Шел слух, что он бывший раб, некогда дравшийся на арене. Хотя сейчас это и не ощущалось, но Лорсен подозревал, что некая часть арены осталась внутри него.
