свежий хлеб и сочный кусок жареного мяса по вкусу напоминали папирус. Он рассеянно повертел в пальцах заостренную тростинку, бросил ее на стол и погрузился в воспоминания. Вот уже три года из Массалии не поступало никаких вестей от его брата Аттала. Пять лет назад Арсиноя и ее муж Кассандр продали ему старый родительский дом в метекском квартале и вместе со взрослыми детьми уехали в Афины. Нажитое состояние позволяло им ничего не делать. Но они боялись оставаться в Карт-Хадаште. Аргиопа овдовела, вот только когда? Семь лет назад? Или восемь? Сестра жила в их старом имении на побережье к северо- западу от Тунета, и Антигон даже толком не знал, чем занимаются ее дети. Один его сын погиб в Италии, другой наслаждался богатством и могуществом где-то далеко на юге. Грек тяжело вздохнул и решил, что самое разумное было бы полюбить Калаби и внуков, но сейчас он ненавидел их, так как они напоминали ему о Мемноне и мешали по ночам спать. Конечно, можно было бы перебраться вместе с ними в имение и там попробовать изобразить из себя доброго дедушку, но одна только мысль об этом приводила его в ужас.
— Знаешь, чего тебе не хватает?
Антигон вздрогнул и вопросительно уставился на Бостара тяжелым взглядом из-под отекших век.
— Нет. А ты знаешь?
— Долгого плавания на корабле с гордым названием «Порывы Западного Ветра», — усмехнулся Бостар, — распития вина в кормовой каюте с Бомилькаром, заходов в гавани и этой наполовину эллинки… как ее… Томирис? Я прав?
— Ты умеешь читать мысли?
— Нет, но они написаны на твоем лице, — раздраженно отмахнулся Бостар и тяжелой поступью, низко наклонив голову, пошел к выходу.
То ли под воздействием слов Бостара, то ли по какой-то другой причине, но Антигон вдруг как-то разом перестал грустить и туг же забыл о зубной боли. В последующие месяцы у него установились достаточно теплые отношения с невесткой-иберийкой и внуками.
— Детям нужна другая квартира, — сказал он как-то в один из зимних вечеров, когда Гамилькар и Аристид уже легли спать и они сидели вдвоем с Калаби у очага, наслаждаясь теплом и пряным ароматом трав.
— Не беспокойся, отец, — тихо откликнулась Калаби, — Ты и так очень много сделал для нас.
Антигон знал, что она сказала это совершенно искренне. Он знал также, как трудно ей пришлось в Иберии. Когда Мемнон отправился вместе с армией Ганнибала на север, Калаби после недолгого пребывания в Новом Карт-Хадаште предпочла перебраться к своим родственникам, проживающим по другую сторону горного хребта, протянувшегося неподалеку от Мастии. Когда же римляне высадились в Северной Иберии, среди соплеменников Калаби многие начали выступать в их поддержку. Поэтому она благожелательно отнеслась к предложению Антигона отплыть с ним в Карт-Хадашт и без колебаний взошла вместе с детьми на борт «Порывов Западного Ветра».
Антигон поднес кубок к губам, но пить не стал, а принялся задумчиво рассматривать иберийку сквозь стекло. Догорающие угли потрескивали и шипели, как разбуженная змея. Ветер с силой бил в окно, заставляя трепетать пламя трех маленьких светильников.
— Я хочу кое-что сказать тебе, Калаби.
— Я слушаю тебя, отец.
Антигон устроился поудобнее, положил ноги на низкую скамейку и протянул руки к очагу. По телу медленно разлилось приятное тепло, голова прояснилась, мысли легко облекались в нужные слова.
— Ты еще молодая женщина, Калаби. Мемнон погиб год назад, но расстались вы гораздо раньше. Ты живешь в доме его и, можешь считать, своего отца. Я не хочу, чтобы ты до старости оплакивала его.
Калаби будто вихрем сорвало с сиденья к ногам Антигона. Она прижалась мокрой от слез щекой к его руке и хотела было поцеловать ее, но грек отдернул ладонь и погладил невестку по жестким вьющимся волосам.
Услышав просьбу Антигона приютить во дворце в Мегаре вдову и детей «малыша Мемнона», Саламбо пришла в неописуемый восторг. Казалось, вернулись прежние времена. Дети играли со слугами и радостно бегали по садам и близлежащим рощам. Антигон приезжал каждые два-три дня и всякий раз после пеших или конных прогулок с внуками ощущал бурный прилив сил. Он чувствовал себя помолодевшим на много лет и, размышляя на досуге о причинах своего подавленного настроения, пришел к выводу, что оно объяснялось не только гибелью сына, но и отвращением к городу, неприятно поразившему его разгульной, беззаботной жизнью.
Многие происшедшие на четвертом году войны важные события полностью подтвердили опасения Ганнибала и предположения Антигона. Союз с Македонией вызвал бурю ликования в Карт-Хадаште, но Филипп так ничего и не предпринял, хотя вполне мог бы быстрым броском захватить Аполлонию и уже весной переправить свои войска в Италию. Римляне воспользовались его медлительностью и перебросили в Аполлонию два легиона.
Магон отлично справился с задачей, поставленной перед ним старшим братом. В своем выступлении перед членами Совета он подробно обрисовал положение в перешедших на сторону Ганнибала городах и потребован немедленно послать стратегу войска и деньги. Ганнон Великий вслед за ним поднялся на возвышение для ораторов и, кривя губы в презрительной улыбке, выразил сомнение в подлинности одержанных Ганнибалом побед, поскольку, дескать, победителям обычно ничего не нужно. Тогда Магон высыпал из холстяного мешка на стол суффетов несколько тысяч золотых и серебряных колец и объяснил, что это захваченные в битве при Каннах знаки сенаторского и всаднического достоинства, и предложил Ганнону самому пересчитать их.
Потрясенные члены Совета подавляющим большинством приняли решение отправить Ганнибалу четыре тысячи нумидийцев, сорок слонов и тысячу талантов серебра. В свою очередь Бостар, по поручению Антигона, завербовал еще четыре тысячи массилов.
Но все равно этого было явно недостаточно, и стратег был по-прежнему крайне ограничен в своих действиях. В результате римляне смогли добиться определенных успехов. Отвоеванные города были разрушены, жители перебиты или проданы в рабство, а вся земля объявлена собственностью Римского государства.
Военные действия велись теперь также на Сицилии. Сперва Ганнибал отправил Эпикида и Гиппократа к новому тирану города Гиерониму. Позднее, уже в Карт-Хадаште, была достигнута договоренность о том, что после победы Восточная Сицилия, как было когда-то, вновь отойдет Сиракузам. Правда, Гиероним потом внезапно потребовал всю Сицилию, и Совет счел нужным удовлетворить его претензии, В ответ молодой правитель Сиракуз отправил своего дядю Зозиппа в Александрию, где тот напрасно пытался уговорить Птолемея выступить против Рима, которому, напротив, удалось сделать своим союзником вождя большого нумидийского племени массасилов Сифакса.
Древо безумия вскоре начало плодоносить. Направленные на Сардинию воины были брошены их командующим Гадзрубалом Лысым в битву и почти полностью уничтожены. Их вполне могло хватить Ганнибалу для нанесения решающего удара.
Положение спасало только умное поведение троих братьев. Ганнибал, несмотря на ожесточенное сопротивление и острую нехватку солдат, продолжал укреплять позиции пунов в Южной Италии. Магон, истолковав путаные указания старейшин в свою пользу, добился весьма значительных успехов в Иберии и даже вынудил обоих братьев-консулов просить Рим прислать им подкрепления. Гадзрубал сумел совершить поистине чудо и сделать так, что во время разыгравшейся у Столбов Мелькарта бури на дно пошли именно те корабли, на борту которых находились так мешавшие ему старейшины. После этого он отправил большую часть своего войска на помощь Магону, набрал в Гетулии и Мавритании новых воинов, уже в первом сражении одержал победу над Сифаксом и заключил союз с вождем массасилов Масиниссой.
В целом это был год напрасных ожиданий, бессмысленных начинаний и поражений, которых вполне можно было избежать. Рим безумно страдал от тягот войны, но упорно и настойчиво продолжал ее. Карт- Хадашт купался в роскоши, но проявлял невероятную скупость, когда речь заходила об оказании помощи Ганнибалу и ведении военных действий в подлинном смысле этого слона.
