Marshall просто кто-то забыл.
Я пользовался им на протяжении всей записи и хотел оставить себе после окончания сессии; фирме-арендодателю я сказал, что его украли из студии. К сожалению, мой техник вернул его без моего ведома. Когда S. I. R. получила усилитель, про который я сказал, что он украден, они отказались вернуть мне его: когда я позвонил, мне сказали, что его уже кто-то арендовал.
Как бы то ни было, когда я услышал свою гитару через усилитель, то понял, что наконец-то все правильно; это был волшебный момент. Я подключил усилитель и все остальное, начал брать аккорды – ммм...неописуемо! Получилась отличная комбинация Les Paul / Marshall, при которой глубина гитарного тона и скрип усилителя превосходно сочетались. Все это звучало изумительно.
- Оставь так, - сказал Майк. - Не переключай. Вообще ничего не делай.
Он добавил несколько незначительных настроек и звучание стало еще лучше. Ничего не изменишь – ни настройки моей гитары, которые мы подбирали целую сессию, ни микрофоны, которые мы приносили, ни повороты ручек, ничего! Мы нашли то звучание, которое я искал, и не собирались ничего менять.
Эта гитара до сих пор со мной. Ее создал Джим Фут (Jim Foot), владелец Music Works в Редондо Бич. Он смастерил вручную около 50 таких копий Лес Пола, не упустив ни малейшей детали. Она навсегда стала моей единственной гитарой, и до сих пор остается незаменимой в студии. Ее звучание отличается на каждой записи, но это очень верная гитара. Она еще раз показывает, насколько капризен процесс записи: размеры и форма комнаты, используемый пульт, так же, как и молекулярные показатели воздуха – влажность и температура – играют огромную роль в звукозаписывающем процессе. Где находятся гитара и усилители, как они подключены к микрофонам; все эти вещи могут оказать сильное влияние на результат.
Тогда я ничего об этом не знал, но я рад тому, что мы ни на миллиметр не передвигали ни гитары, ни усилители во время записи Appetite – в то время это было довольно забавно. Но сейчас я понимаю, почему никогда не смогу повторить точно такое же звучание, как на тех сессиях. Это нечто больше, чем просто играть на таких же инструментах в похожей комнате. Существует множество интересных приспособлений для инструментов и необходимых технических штучек для усилителей, которыми я пользовался во время записи Appetite, но их уже нельзя точно воссоздать. Сейчас я использую усовершенствованный Marshall, похожий на прежний, но даже с той самой гитарой не могу добиться такого же звучания. Это невозможно, потому что у меня нет той самой студии и тех самых условий. Те сессии были единственными в своем роде.
Я целыми днями занимался песнями; просыпался, наливал себе кофе с Jack Daniel’s – или это был Jack Daniel’s с кофе? – и приступал к работе. Инструменты Иззи лежали рядом – не имело смысла носить их на запись, да он и не собирался: его партии были то там, то сям, всего лишь самая сущность великолепной ритм-гитары, с которой он проводил слишком много времени, или записывал ее поверх песен, сыгранных вживую, что было довольно глупо. В основном, Иззи играл то, что называется «сердцем песни», причем их авторство не имело значения; если кое-что убрать из наших песен, то можно услышать изящество простых, характерных для Иззи, ритмов.
Как только все сложилось, наша группа нашла простой, но эффективный способ играть вместе. Стивен смотрел на мою левую ногу, чтобы выбрать ритм, а потом смотрел на Даффа, чтобы соединить свои сбивки и бас. Между этими двумя была очень крепкая дружба – они передавали друг другу все изменения и тонкости каждой песни посредством зрительного контакта. Тем временем Иззи играл все риффы, которые, помимо Даффа, играл и я: пока Иззи писал довольно простой рисунок аккордов, заменявших такт, мы использовали технику записи риффов Led Zeppelin. На каждую сильную долю у Иззи находилась слабая. Это создавало замечательный комплекс звучания рок-н-ролльной группы, но на самом деле играть таким образом было очень просто.
Первой песней, над которой я работал в студии со своей новой гитарой, была “Think about you”, а последней – “Paradise City”. Дафф уходил оттуда и целыми днями где-то тусовался, потому что теперь я не употреблял наркотики и вернулся к спиртному с искренним желанием, поэтому мы с ним вновь стали друзьями-алкоголиками. Я заходил за Даффом в квартиру на Crescent Heights, где он жил с Катериной, а в студии мы появлялись около полудня. Он тусовался, слушая, что я там играю, до вечера, потом мы гуляли по Голливуду в поисках проблем. В то время их очень легко можно было найти в Cathouse.
Cathouse находился в здании, используемом Osco’s, смешном диско, высмеянном в фильме «Благодарю Господа за эту пятницу» (“Thank God It’s Friday”). Помнится, Osco’s было местом для всех тех «сумасшедших» людей, которые жили, когда я был ребенком, но я ни разу не был там. Я видел его через улицу: все эти широкие штаны и плащи, шелковые рубашки и тонкие пояса, блестящие туфли и сияющих девушек в красных, голубых или желтых шелковых платьях, снующих повсюду. Но сейчас это место изменилось, оно стало нашим; в большей или меньшей степени оно превратилось в клуб, но тогда мы еще не знали об этом. Напоминало ситуацию, если бы нам заказали там столик в VIP-зоне, но ничего об этом не сказали.
Когда мы только начали тусоваться около него, мы были кроткими и пугливыми, пока не поняли, что владелец Рики Рэчтман (Riki Rachtman) очень сильно хочет видеть нас на своей сцене. Однажды мы поняли, что можем выступить там, и из кротких тихонь мы превратились в неконтролируемых сумасшедших: ну, как если бы психам предоставили свободу действий. Я был известен тем, что когда я был не в настроении, то разбивал пивные бутылки о голову безо всякой на то причины, а также наслаждался лестничным дайвингом, кубарем слетая с главного в Cathouse длинного лестничного пролета в то время, когда там ходили люди. Сейчас я очень нервничаю, когда смотрю «Чудаков» (Jackass). Я никогда не просуну рыболовный крючок сквозь щеку, но определенно мысленно возвращаюсь к тем временам.
Помню, однажды Майк Клинк решил потусоваться вместе с нами; он впервые пришел вместе с девушкой, на которой только что женился. Я изо всех сил старался вести себя прилично и завязать диалог, но, как только я отошел от них (в стиле действий Сида Вишеса), то наткнулся об огромное круглое окно, осколки которого разлетелись надо мной.
Cathouse стал нашим убежищем на финальной стадии записи альбома. Я знал, что Никки Сикс (Nikki Sixx) хорошо известен в Cathouse, потому что он частенько там бывал. Конечно, при каждом удобном случае я приезжал к Ивонне. Это место было просто создано для нас, туда даже Эксл ходил, который обычно уделял нам повышенное внимание – даже когда мы были немного не в себе, потому что он редко ходил с нами по клубам и барам. Дафф, Иззи и я были вусмерть пьяными крысами, но Эксл был более сложным и обычно придавал другое значение происходившему. И, в конце концов, он просто не вырубался, как мы.
Как правило, после Cathouse я проводил ночи в чьем-нибудь доме – обычно хозяевами были незнакомые мне люди. Еще чаще ими оказывались девушки, и, если мне везло, они разрешали остаться у них до утра, потом я садился в нанятый микроавтобус, по пути в студию заезжал за Даффом, и мы продолжали работу над следующей песней. Так мы и жили – в то время у меня не было денег, но я справился. Второй завтрак мне давали из студийных запасов – как правило, это была тако (горячая свернутая маисовая лепешка с начинкой из рубленого мяса, сыра, лука и бобов и острым соусом – прим. Nusha). Мы с Даффом напивались еще до того, как приходили в Cathouse, где всю ночь получали бесплатную выпивку; на обед мы ездили в McDonald’s, где играли в игру «собери несколько купонов и получи еду». Если ты что-нибудь покупал, то тебе давали один из отрывных билетов, по которому можно было получить бесплатную порцию картошки фри, Колы или гамбургер. Это была одна из рекламных акций McRib, которая называлась Mac the Knife, поэтому я набрал пару лишних килограмм. Мы вместе покупали еду, а потом возвращались на Голливудские холмы.
Еще одним моим развлечением было вымещение злости на арендованных микроавтобусах, которые Алан достал для нас. Все начиналось ни с того, ни с сего, я просто выбивал окна, разбивал зеркала – любое стекло находилось в опасности. Я проехал на одном из них через железное заграждение, и разнес и забор, и микроавтобус. Я замучил их до такой степени, что казалось, будто бы их протаранили. Я пошел за новым автобусом, и сломал фары еще до того, как добрался до колеса. Как-то ночью я подвозил девушку до дома по дороге в Эдинбург и Санта-Монику (Edinburgh and Santa Monica), думая, что все в порядке. Потом я понял, что уже восемь утра, машина припаркована во втором ряду, колесо спущено, свет включен, а пассажирская дверь открыта настежь. Очевидно, девушка ушла, когда спустило колесо. Было весело – только от того, что меня не поймали. Помню, проснулся, оценил ситуацию и очень веселился. Не представляю, какого черта я там делал.
