— Ты должна кое-что знать, — начал Львиносвет, глядя на нее. — Тогда ты больше никогда не будешь бояться, что меня ранят в бою.
Пеплогривка моргнула.
— Я неуязвим, — выпалил Львиносвет.
Она громко фыркнула.
— Тебе просто до сих пор везло!
— Нет! — покачал головой Львиносвет. — Существует пророчество. Очень давно, много-много лун тому назад, его передали Огнезвезду. В пророчестве говорилось о котах, которые будут могущественнее всех воителей во всех племенах.
Пеплогривка внимательно слушала его, склонив голову набок.
— Я — один из этих котов. Меня нельзя ранить. Я неуязвим, и в этом моя сила. Мне все нипочем — битвы, лисы, несчастные случаи. Из любой переделки я выйду без единой царапинки. — Он посмотрел в глаза Пеплогривке, моля понять. Поверить его словам.
Она молча смотрела ему в глаза.
— Пророчество? — еле слышно прошептала Пеплогривка. — О тебе?
Львиносвет кивнул. Она поняла!
— И ты неуязвим. — Пеплогривка перевела взгляд на зеленые травяные пятна на его боках.
— Да.
— Поэтому ты можешь защитить свое племя.
— Да, — он подался вперед, радуясь тому, что она так спокойно приняла это. — Тебе больше не нужно беспокоиться обо мне. — Он потерся щекой о ее щеку, сердце его таяло от ее нежного запаха. — Я всегда вернусь к тебе целым и невредимым.
— Нет! — Пеплогривка отдернулась от него и попятилась из ежевики. В ее глазах была тоска. — Мы не можем быть вместе! Я никогда не смогу быть твоей подругой. Раз Звездное племя дало тебе такой дар, значит, ты должен идти своей дорогой.
Львиносвет похолодел.
— Ч-что ты говоришь? Почему?
— Потому что твоя судьба намного важнее моей! — прошептала Пеплогривка. — Твое предназначение слишком велико для того, чтобы делить его с простой кошкой. Мы больше не должны быть вместе.
Всхлипнув, она повернулась и бросилась прочь.
Глава XIV
Воробей собирал рассыпанные по полу травы. Какой нелепый расход драгоценных лекарств! Он, разумеется, потратил на Львиносвета самые простые травы, но с началом снегопадов даже обычной крапивы не доищешься! Вчера Яролика и Лисохвост убили полдня на поиски лекарственных трав, и только к ночи смогли принести в лагерь по несколько стебельков тимьяна и просвирника. Воробью не хотелось даже думать о том, что ждет их впереди.
— Милли!
Радостное мяуканье Иглогривки вывело Воробья из задумчивости. Он сглотнул голодную слюну, почуяв запах свежей мыши.
— Сколько тебе повторять, — раздался капризный голосок Иглогривки, — я не хочу есть!
Мили принялась рвать мышку.
— Ну, скушай хоть кусочек!
— Не хочу, — фыркнула Иглогривка.
— Ну, хотя бы капельку, ради мамы, — умоляла Милли.
— Не хочу есть, я не голодна!
Воробей подошел к гнездышку больной. Дотронулся носом до щеки Иглогривки. Шерсть у нее была влажная, но не горячая. Значит, жара нет. Он проник в ее чувства — там все было в смятении, вина, стыд и горечь мешались друг с другом.
— У нее снова началось воспаление в груди? — в страхе прошептала Милли.
— Оставь мне еду, — сказал Воробей. — Чуть попозже я осмотрю ее еще разок и попробую уговорить поесть.
Милли не тронулась с места.
— Я хочу знать, что с моей дочерью! Она больна?
— Возвращайся в лагерь, — прошипел Воробей, чувствовавший, что выяснить причину дурного настроения Иглогривки будет гораздо проще без назойливой заботливости Милли. — Мне нужно как следует осмотреть ее.
Милли заколебалась.
— Я немедленно сообщу тебе, как только что-то выясню, — пообещал Воробей. Милли, наконец, направилась к выходу, но в каждом ее шаге чувствовалась каменная тяжесть сомнения.
— Ну почему она постоянно допекает меня своей заботой? — прошипела Иглогривка, как только ежевика перестала колыхаться за спиной у Милли.
— А ты не догадываешься? — буркнул Воробей. Он наклонился над больной и принюхался к ее дыханию. Оно было свежим и чистым. Никаких следов заражения. Воробей положил лапу на грудь Иглогривки. — Ну-ка, вдохни и выдохни изо всех сил. — Нет, дыхание его пациентки было глубоким и чистым, без хрипов.
— Значит, аппетит пропал? — спросил Воробей. Ее чувства были открыты ему, словно озаренная солнцем поляна посреди леса. Он чувствовал упрямство, стягивавшее ее шкуру, и одновременно — лютый голод, когтивший пустой живот.
— Пропал!
— Врушка.
— Ч-что?!
Воробей ощутил ее изумление.
— Ты можешь сколько угодно дурачить Милли, но меня не проведешь. Тебе не стыдно заставлять мать сходить с ума от тревоги только из-за того, что ты вдруг вообразила себя недостойной есть то, что поймано другими? По-моему, ты поступаешь глупо и жестоко, вот и все.
— О чем ты говоришь? — пролепетала Иглогривка, обдав его раскаленной волной смущения.
Воробей заговорил мягче.
— Я знаю, ты считаешь, будто это справедливо, — он присел рядом с ней. — Но все не так просто.
Иглогривка отвернулась.
— Я не охочусь. Значит, не должна есть.
— Ромашка тоже не охотится, — напомнил ей Воробей. — Ей что, тоже нужно умереть с голоду?
— Она заботится о котятах! — пробурчала Иглогривка.
— А ты позволяешь ей отдохнуть, играя с котятами в моховой мяч.
— Это любой кот может!
— Пусть так. А что ты скажешь насчет Пурди и Кисточки? Они тоже не охотятся.
— Они старые, они свое отохотились.
— Это так, но теперь они стали бесполезными. Может быть, лишить их еды, пусть умирают с голоду?
Иглогривка в ужасе отшатнулась от него.
— Что ты говоришь! Мы не можем так поступить! Они — часть нашего племени. Наш долг заботиться о них. — Сухой папоротник зашуршал под ее лапами. — Без них наше племя осиротеет.
Воробей промолчал, позволив ей как следует вникнуть в свои слова. Потом сказал:
