бы интересами коллектива, а в так называемой бюджетной сфере эти показатели составили 1 и 14 % соответственно. В промышленности и энергетике они составляли 4 и 15 %, в сельском и лесном хозяйстве — 3 и 18 %, в финансовой сфере — 4 и 18 %. Это ли не наглядное подтверждение того, что существовавшая ранее нормативная модель, основанная на идее «служения» государству/державе, потерпела уже полное фиаско? Постепенное размывание ее легитимности в нормативно-ценностной системе населения России лишь отражает уже совершившийся факт полного исчезновения соответствующих норм из сознания ключевой для успешной реализации этой модели группы — государственных служащих.
Таким образом, главным следствием фактического «ухода» государства в 1990-х годах не только из экономической, но и из социальной сферы, отражающим изменения, произошедшие в этот период в сознании работников самого государственного аппарата[122], стало то, что характерная для российской культуры нормативная модель взаимоотношений личности, общества и государства в итоге делегитимизировалась в глазах населения. В самом деле, зачем делегировать государству столько прав, если оно не выполняет своих базовых обязанностей? Да, учет в последнее десятилетие властью хотя бы на уровне деклараций ожиданий населения, в отличие от эпохи Б. Ельцина, способствовал временному расширению делегирования ей права действовать от лица и в интересах общества. Однако это право, во-первых, уже не столь бесспорно и сакрально, как раньше. Во-вторых, многие конкретные нормы, на которых строится характерная для России нормативная модель взаимоотношений человека, общества и государства, начали терять в последние 15 лет свою популярность или ослабевать. В-третьих, легитимизация в последние годы права государства защищать интересы общности даже в ущерб интересам и правам отдельного человека диктуется в ряде случаев уже утилитарными и прагматическими соображениями, утрачивая характер культурной нормы.
Все вышесказанное позволяет сделать три основных вывода.
Первый из них заключается в том, что процессы социокультурной модернизации в области норм и смыслов, определяющих отношение россиян к себе, обществу и государству, еще не завершены. Свидетельства тому — их специфическое отношение к природным ресурсам, четкое деление на «своих» и «чужих» с соответствующим ограничением допуска «чужих» к собственности на значимые условия существования сообщества. Свидетельством может служить и ряд специфических особенностей восприятия частной собственности и прав частного бизнеса — в частности, значимость их морально-этической легитимации и относительная незначимость юридически закрепленных прав собственности. Впрочем, все эти особенности характеризуют в период социокультурной трансформации любую страну, совершающую модернизационный переход.
Второй вывод, связанный со спецификой уже российской культуры, ее нормативно-ценностной составляющей, состоит в том, что легитимность всевластия государства и его особой роли в экономике свидетельствует о том, что этакратизм с характерной для него сращенностью власти и собственности по- прежнему остается в России нормой для общественного сознания. Право государства на ограничение прав частных собственников вплоть до прямого изъятия их собственности, статус государства как основного собственника и субъекта экономического развития, патрон-клиентские отношения между ним и населением — лишь некоторые проявления этого.
Третий вывод в том, что, несмотря на сохранение доминирующего положения этих норм, в отношении базовых прав и свобод, затрагивающих интересы рядовых граждан, по итогам последних 15 лет можно зафиксировать интенсивную динамику, связанную с размыванием легитимности всевластия государства в данной области. На протекании этого процесса сказываются несколько факторов.
Во-первых, как уже отмечалось выше, на него влияют действия самой власти, которая, в отличие от населения, долго не понимала, а часть ее представителей и сейчас не понимает, в какой «системе координат» и как именно ей надо действовать, чтобы сохранить свою легитимность.
Во-вторых, в поколениях, социализирующихся в новых условиях, все же несколько больше процент людей, отрицающих нормы традиционной для российской культуры модели взаимоотношений личности, общества и государства, включая априорную сращенность власти и собственности, чем среди тех, кому «за 50».
В-третьих, начинает сказываться хотя и затормозившийся в последние два десятилетия, но успевший набрать некую критическую массу еще в советское время процесс концентрации населения в крупных городах и одновременного увеличения в составе их жителей доли лиц с высшим образованием.
Все это ведет к постепенному распространению ценностей, слабо совместимых с традиционной для России системой норм взаимоотношений личности, общества и государства, и формированию на этой основе новой нормативной системы.
Ключевым в этих условиях становится вопрос о том, куда и как эволюция нормативно-ценностных систем в России пойдет дальше. Общий вектор эволюции нормативной составляющей этих систем отчасти был намечен выше. Однако нормы неразрывно связаны с ценностями[123] людей, их стремлениями и установками, также претерпевающими в последние десятилетия серьезные изменения. С точки зрения ценностей, как и с точки зрения норм, национальная культура, обеспечивавшая длительное и устойчивое существование этакратического и позднеэтакратического социума, неизбежно должна была относиться к типу коллективистских. Притом, что сами россияне, как свидетельствуют их психологические особенности[124], включая упоминавшуюся роль для них свободы («воли») и понимание этой свободы в духе анархизма, в массе своей ярко выраженные индивидуалисты.
Именно поэтому в России исторически нужен был особенно жесткий «пресс» норм и ценностей, вырабатывавших способность к подчинению личных интересов коллективным. И, соответственно, неизбежно формировавших в первую очередь не ценности успеха и преуспеяния, а ценности хороших отношений, душевной гармонии и, особенно, чистой совести как свидетельства соблюдения данным индивидом в его собственных глазах интериоризированных норм культуры. Этот «пресс» веками сдерживал центробежный индивидуалистический порыв россиян, позволяя не только сохраниться определенному типу социума, но и обеспечить в нем приемлемые условия для совместного существования, не доводя его до «войны всех против всех», опасность которой особенно велика в условиях отсутствия эффективно действующей правовой системы. Сейчас этот «пресс» после разрушения в 1990-х годах многих существовавших в советское время механизмов ретрансляции норм культуры, а также возникновения объективного противоречия между этими нормами и критериями селекции, обеспечивающими восходящую мобильность в новых рыночных условиях, в значительной степени уже исчез. Естественно поэтому, что максимальный рост в последние годы продемонстрировали именно те ценности, которые связаны с
Более того, при этом пострадала и распространенность ценностей, обычно относимых не к ценностям модерна, а к ценностям постмодерна, например возможность самореализации. Как видно из таблицы 1, ценности, связанные с душевной гармонией, хорошими отношениями с близкими людьми и самореализацией, заметно потеряли за последние 15 лет в популярности. И хотя интересная работа до сих пор входит в терминальные ценности большинства россиян, однако в условиях, когда, как было отмечено выше, упорный труд не рассматривается как причина успеха большинством работающих, а успех становится все более значим, такая самореализация вряд ли долго сохранится как значимая ценность для большинства населения. И вряд ли можно ожидать в таких условиях серьезного положительного эффекта от роста в российском обществе достижительных ценностей.
Таблица 1. Динамика выбора россиян в альтернативных парах ценностных суждений, 1995– 2010 (% от числа опрошенных)
Ряд полученных различными исследовательскими группами (в том числе и нашей) результатов позволяет высказать и еще одно предположение. А именно, что в России при переходе от традиционалистских систем ценностей к ценностям эпохи модерна решающую роль играют, видимо, утилитарные, прагматические мотивы роста индивидуального благополучия, повышения собственного
