Аделина поморщилась, напрягая память.
– Где-то около полуночи. Хозяин просил приготовить поздний ужин. Вот я и задержалась.
– Отлично, – порадовался прокурор. – К тому времени, как вы уходили, гостья все еще оставалась в доме?
– Куда ж ей деться? – пожала плечами прислуга. – Я же говорила, что она собиралась остаться на ночь. Стыда-то никакого!
– Свидетельница, мы понимаем вашу привязанность к хозяину, но нет нужды подвергать критике моральные качества потерпевшей, – опять вклинился судья. – Гуляева была свободной девушкой, как, впрочем, и подсудимый. Она вольна была распоряжаться своим досугом так, как ей вздумается.
– Понятно, ваша честь! – угрюмо произнесла Аделина, всем своим видом показывая, что не разделяет свободолюбивых взглядов судьи.
– Чем был занят подсудимый в тот момент, когда вы уходили?
– Они поднялись в спальню, а я осталась внизу убрать со стола и вымыть посуду. Конечно, прощаться я не стала. Дело-то интимное!
– Понятно. В какое время вы вернулись в особняк?
– К семи, – мотнула головой Аделина. – Это обычное время, когда я приступаю к своим обязанностям. Адвокат обычно завтракает сам, без прислуги. Я провожаю его до двери и остаюсь одна.
– Что же вы увидели, когда пришли утром?
Домработница непонимающе уставилась на прокурора.
– Да ничего не увидела. Все было, как прежде.
– Так-таки и ничего?
– Правда, ничего. Тишина. Порядок. Все, как оставила вечером.
– А как же в вашем доме появился труп?
– Труп?! Ах, труп! – опомнилась Аделина. – Так об этом я узнала позже. Было уже около девяти, как наверху, там, где расположена спальня, послышалась возня, какой-то шум. Потом выскочил адвокат, страшный, взъерошенный, и, не стесняясь меня, прямо в трусах, ринулся к телефону. Кажется, он звонил врачу. Потом все и завертелось. Приехала «Скорая». Следом за ней милиция. Потом еще куча людей. Пол затоптали и заплевали. Труп унесли, а адвоката забрали. С тех пор я одна…
– Аделина, душа моя! – начал свой допрос Лещинский. – Ты у меня работаешь два года. Много за это время женщин у меня перебывало?
Домработница испуганно взглянула на хозяина, не понимая, какого ответа он от нее ждет.
– Правду говорить? – спросила она настороженно.
– Ну, разумеется, – ответил Лещинский с улыбкой.
Женщина пожала плечами.
– Да много их было. Всех не упомнишь. Но вы-то человек неженатый, я вас никогда лихом не поминала. Вы в своем праве.
– Слышала ли ты когда-нибудь в моем доме крик, ругань, пьяные разборки? Устраивали ли мои женщины сцены?
– Да господь с вами! Ничего подобного не припомню. Все было тихо, мирно, по любви.
– Находила ли ты когда-нибудь в моей спальне плетки? Видела ли кровь на моей одежде или постели?
– Да нет, Владимир Иванович, – осенила себя крестным знамением Аделина. – Вы – хороший мужчина, и вам все эти садистские штучки ни к чему.
– Складывалось впечатление у тебя, что я не удовлетворен женским вниманием? Может быть, остро ощущал потребность в противоположном поле? Готов был накинуться на первую встречную?
– Что это за вопросы, подсудимый, а? – поморщился судья. – Даже если мы не будем брать во внимание их моральный подтекст, все равно получится, что вы требуете от свидетельницы ответа, не основанного на фактах, а только лишь на ее внутренних убеждениях, которые к делу отношения не имеют.
– Ваша честь! Обвинение пытается представить меня каким-то убогим, лишенным женского внимания мужчиной, который изнасиловал девушку, а потом, испугавшись ответственности, задушил ее! – воскликнул подсудимый. – У меня не было в этом надобности!
– Мой хозяин не такой! – заголосила Аделина.
Судья застучал молотком с непрерывностью дятла.
Сторона защиты, наконец, угомонилась.
Подруга потерпевшей, в легком летнем платье с рассыпанными по полю алыми маками, была взволнована, вспоминая последние месяцы жизни Марины Гуляевой.
– …Она была так счастлива, говорила, что свадьба не за горами. По-моему, даже упоминала что-то о своих вещах, которые перевезла к Лещинскому.
– Их чувства были взаимны?
– Разумеется, – заявила свидетельница с непосредственностью молодой девушки. – Он же не гнал ее прочь и даже позволял оставаться у него на ночь. К тому же Лещинский не был женат. Он уже не молод. Марина же была привлекательной девушкой. Она могла стать счастьем одинокого мужчины.
– Что вы можете вспомнить о последнем дне ее жизни?
– Ох! – подруга поднесла руку к губам и покачала головой, видимо, находясь в плену не самых приятных воспоминаний. – Мариночка мне сказала, что идет к нему для решительного разговора.
– Вот как?
– Да. Она собиралась расставить все точки над «i», раз и навсегда решить вопрос об их общем будущем. Ее не устраивала неопределенность в их отношениях. Она мне так и сказала: «Или я получу предложение руки и сердца, или я умру. Третьего не дано». Кто бы мог подумать, что к утру ее не будет в живых!
Девушка начала рыдать.
– Постойте, – решил уточнить прокурор. – Она имела в виду именно нашего подсудимого? Может, она строила планы о семейном счастье с другим молодым человеком?
– Нет! – решительно ответила девушка. – Ее женихом был именно Лещинский. Это я могу сказать определенно.
Для Дубровской подобное заявление подруги потерпевшей было новостью. Она не могла представить, каким образом можно будет теперь нейтрализовать то вредное воздействие, которое девица смогла произвести на присяжных. Вне всяких сомнений, Лещинский вовсе не собирался вводить свою любовницу в дом в качестве своей жены. Но свидетельница говорила так уверенно и эмоционально, что часть присяжных, во всяком случае, женское большинство, поверили ей безоговорочно.
– Вы замужем? – спросил Лещинский девушку.
Та отерла слезы с глаз и нерешительно улыбнулась:
– Нет пока.
– Странно, вы – красивая девушка, – проговорил он, склоняя набок голову, точно любуясь ею.
– Спасибо, – зарделась свидетельница.
– Вы – высокая, стройная, гибкая, – он провел в воздухе рукой, точно очерчивая ее силуэт. – У вас милое лицо и прелестные ямочки на щеках.
– Благодарю, – в голосе свидетельницы прозвучали кокетливые нотки. Она не прочь была ответить комплиментом на комплимент.
– Ваша честь! – оживился Немиров, понимая, что на этом празднике жизни ему делать нечего. Прокурорский мундир не особо располагал к амурным делам. – Пусть подсудимый закончит говорить любезности свидетелю обвинения и перейдет, наконец, к сути дела.
– Справедливое замечание, – согласился судья. – Подсудимый, мы не на танцплощадке. Задавайте вопросы.
– Я и пытаюсь сделать это, – пожал плечами Лещинский, бросив на девушку взгляд, полный сожаления. Та понимающе улыбнулась. – Почему такая красивая девушка не замужем? У вас есть друг?
– Есть. Но он не спешит с предложением.
– Что так?
– Его устраивают наши встречи. На большее он пока не готов.
– Значит, вы допускаете, что мужчина может встречаться с женщиной и даже оставлять ее на ночь в своем доме, не предлагая ей при этом руки и сердца?
– Ох! Да это встречается на каждом шагу, – с отчаянием в голосе произнесла свидетельница. – Такие уж они, эти мужчины!
Последнее ее замечание не осталось незамеченным присяжными. Многие из них не сдержали улыбки.
– Скажите, вам известно, знакомила ли потерпевшая меня со своими родителями? – продолжил Лещинский.
– Да вроде нет.
– Может, она хвасталась тем, что я ей дарил обручальное кольцо?
– Такого тоже вроде не было.
– Я ее возил в путешествия?
– Конечно, Мариночка об этом мечтала…
– Ответьте, пожалуйста, на вопрос.
– Нет.
– Вы помогали ей грузить вещи?
– Какие вещи?
– Те, которые, по вашему утверждению, потерпевшая перевезла ко мне? Ведь вы это говорили? Что это было: шкаф, комод, кровать, стиральная машина?
– Ох! Я этого не говорила. Речь шла, кажется, о пижаме и зубной щетке…
Лещинский пожал плечами, глядя на присяжных:
– Больше вопросов не имею.
Глава 23
Василиса Павловна была озабочена сверх меры, хотя окружающие вряд ли могли заметить это по ее лицу. Зачесанные вверх волосы открывали взгляду безупречно гладкий, без единой морщинки лоб, а васильковые глаза смотрели на мир равнодушно. Однако за видимой холодностью, как под маской актера, скрывались истинные эмоции, которые кипели и клокотали в ее душе, требуя выхода. С той самой ночи, когда срывающийся взволнованный голос супруга воззвал к ней о помощи, прошло уже два дня. Два горестных дня размышлений и тягостного ожидания. Он так и не пришел к ней с разговором. Значит, начать его должна была именно она. Ну, что же, ей это было не впервой…
