Условились?
Пашка хотел было выяснить, как следует понимать это пожелание, но тут прибежала румяная Настенька (в руке у нее был утюг, в другой — стопка белья, перевязанная полотенцем), Андрей Платонович заторопился, и нам пришлось уйти.
— Приходите-ка завтра на Оку, и мы не спеша потолкуем о звездах, — сказал Андрей Платонович. — Настенька против не будет? — шутя обратился он к дочери.
— Если мы сегодня выгладим белье и заштопаем вашу рубашку, завтра вы свободны, папа, — в тон ему ответила Настенька.
— Вот и прекрасно! И выгладим, и заштопаем, и завтра проведем деловое совещание.
Назавтра мы встретились в лугах у Старого русла.
Андрей Платонович пришел раньше, облюбовал веселую лужайку на краю откоса и, сидя на камне посреди этой лужайки, щурился на солнечную гладь спокойной широкой реки. На нем была просторная рубашка из светлой бумажной фланели, без галстука, и серые холстинковые брюки навыпуск. Такого по- майскому праздничного мы видели его впервые. Он чему-то мечтательно улыбался, и ласковый ветер с реки кудрявил его полуседую шевелюру. В прибрежных ракитовых кустах мелькало оранжевое платье Настеньки. Она собирала цветы: в ракитнике росли незабудки.
Когда мы подошли и поздоровались, Андрей Платонович поднялся и, вытянув руку вперед, медленно, негромко прочитал:
Затем он сказал:
— Нет, вы посмотрите, вы только посмотрите, где вы живете, счастливцы!
И — опять медленно и тихо, почти шепотом:
Мы были удивлены. Мы знали, что Андрей Платонович любит стихи, знали его привычку цитировать отдельные строфы на уроках, — читал он всегда бесподобно. Но мы никак не ожидали услышать такие щемящие сердце стихи вот здесь — посреди лугов, на ветру, колыхавшем цветочные запахи; на равнинном просторе полей, разбежавшихся до самого горизонта; на виду у высокого неба, у солнечной реки, у синих и темных озер, прохладно блестевших в кустах левобережья; на виду у рощ, холмов и деревень, раскиданных повсюду по округе. Казалось, не хватало только музыки — и этой музыкой, песней лугов и полей, стали волшебные эти стихи, быть может и сложенные, и впервые пропетые где-нибудь неподалеку от Сосновки.
Мы молчали.
— Так что же вы скажете? — спросил Андрей Платонович. — Это Есенин, ваш знаменитый земляк.
— Теперь уж мы не здесь, Андрей Платонович, — ответил ему Виктор. — Настроились на грады и столицы.
— Никогда не забывайте Сосновку, — повторил вчерашние слова Андрей Платонович.
Медленно пошли вдоль берега. Учитель говорил:
— Если не будет войны, какая великолепная жизнь ждет вас, ребята! Я в ваши годы носился на тачанке. Ровно пять лет колесил по фронтам. Вам этого не желаю. Идите вы все в науку, черт побери! Знаете, кем я представляю вас лет этак через десять? Павла — кандидатом философии, Виктора — начальником геологоразведочной партии где-то на Саянах, Юрия — ученым архитектором. Дубравин, вероятно, станет историком. Ошибаюсь?
— Юрка ни за что не расстанется с поэзией, — сказал усмехнувшись Виктор.
— Отлично! Поэзия и зодчество ужель не уживутся?
Юрка, польщенный, улыбнулся.
— Радуюсь вашему поколению, — продолжал учитель. — Но хочу вам сказать…
Все посмотрели в кусты. Там, задумавшись, стояла Настенька. Она держала за заднюю лапку зеленую лягушку. Ощутив на себе наши взгляды, девочка сконфузилась, швырнула лягушку в воду.
— Должен сказать, что жизнь — все же капризная синьора. Пожалуйста, не обольщайтесь ее улыбками. Вы не знаете пока ни трудностей, ни неудач. Со временем вы познакомитесь с ними. Но будьте людьми, не пасуйте. Помните Сосновку и до седых волос оставайтесь молодыми.
— А тебе… — Андрей Платонович подошел ко мне, — тебе я отдельно скажу: до коммунизма, Алеша, еще далеко. Я сам коммунист, мечтаю дожить до идеала, и все-таки, видишь, хочу тебя предупредить.
Я посмотрел ему в глаза.
— Дело в том, Алеша, что всякое прекрасное произведение искусства возникает далеко не сразу. И прежде чем предстать таковым, оно проходит длинный путь формирования. Берут материал, чистят его, затем шлифуют и гранят до солнечного блеска. Художник должен знать каждое звено своего рабочего пути. Больше того, он должен быть готовым встретить и преодолеть сопротивление материала, так же как свои сомнения и разочарования. Преодолеть, — твердо повторил Андрей Платонович. — Преодолеть и испытать разочарования.
Сначала я обиделся: с какой это стати учитель решил меня предупредить? Потом стал размышлять над его словами — придумать, к сожалению, ничего не смог. Надо было выяснить, какое отношение имели его слова ко мне, — спросить в присутствии товарищей я постеснялся.
В поселок возвращались к вечеру. У пристани нас поджидала Настенька. Тонкая, стройная, пахнувшая мятой и цветочным медом, она подошла застенчиво и подарила каждому, в том числе отцу, по букету бирюзовых незабудок.
Ольгина роща
В трех километрах от Сосновки у излучины Оки стоит небольшая дубовая роща.
Еще в детстве я слышал рассказы стариков, будто в далекие от нас времена местный помещик граф Потуловский держал в этой роще конюшню, и там вместо конюхов мужчин за лошадьми ходили крепостные девушки. Граф, говорили, очень любил лошадей и проводил на конном дворе все свои длинные дни. Но в один непогожий день граф, человек уже не молодого возраста, в свое родное гнездо Потуловку из рощи не вернулся: играл неосторожно с капризной чистокровкой, она его и задавила.
Впрочем, никто доподлинно не знает действительной причины скоропостижной смерти Потуловского. Достоверно лишь то, что, кроме графа и девушек-конюших, красавиц на подбор, в те баснословно далекие годы в роще никто не бывал. Другие знатоки старины добавляют, что при жизни графа и раньше роща названия не имела, а после печального случая с помещиком люди всех окрестных деревень, точно сговорившись, стали называть ее Ольгиной.
Есть в истории свидетельства и другого рода. Как-то до революции, в годы литературных споров
