шахматист испытывает извращённое удовольствие от игры. Он запустил пальцы в свои темные волосы и нахмурился. Во всем этом не было смысла,
— Ты еще не спишь? — Рафферти зашел в гостиную из своей комнаты, зевая и завязывая пояс своего халата. — Послушай, уже почти рассвело.
Зак в ответ проворчал:
— А ты сам-то почему не спишь?
— Традиционное средство от бессонницы — какао. — Рафферти подошел к бару и налил себе щедрую порцию бренди в коньячный бокал. — Или его современная версия.
— Налей мне тоже, ладно? — Зак молчал, пока бокал не оказался в его руке, и его содержимое мягким огнем не проникло в горло. — Спасибо.
Рафферти погрузился в кресло и взглянул на разложенную на столе распечатку:
— Лично я для себя решил, что сейчас еще продолжается вчерашний вечер, а утро не наступило, — объявил он, ненавязчиво пытаясь соблюсти правила приличия и потягивая бренди. — Кроме того, где-то ведь утро уже закончилось. — Тут он заметил, что Зак не обращает на него внимания. — А ты все еще не можешь от этого оторваться?
Зак кивнул, а затем заметил:
— Уже несколько дней прошло с того времени, как Треверс сказал Рейвен, что отдаст необходимые распоряжения, так?
— Так сказал Джош.
— Так что это может произойти сегодня.
— Или завтра. Или на следующей неделе. Кто знает?
— Ну, от тебя, конечно, дождешься утешения!
Минуту спустя Рафферти вздохнул:
— Ну ладно, я тоже волнуюсь. Он паршиво выглядел, когда уходил, правда? Нам, конечно, должно было быть ясно, что если Джош когда-нибудь потеряет этот свой всеобъемлющий контроль, жди беды. Так вот, он в беде. А мы ни черта не можем сделать, никто из нас.
Зак смущенно заерзал:
— Я знаю. Но… Он на грани срыва и не может ей объяснить свое состояние, а кроме нее ему никто не может помочь. Если бы они могли встречаться открыто, все могло бы быть по-другому. Он бы справился с этим.
— Не знаю. — Рафферти покачал головой. — Посмотри, через что ему пришлось пройти. Меня все еще удивляет, что он смог прийти в себя после того, как ты выдал ему эту распечатку. По твоим словам, это чуть не убило его. И у него даже не было возможности вернуть себе спокойствие.
Уставившись в распечатку, Зак медленно проговорил:
— Да. Вряд ли сейчас нужно добавлять что-нибудь еще к его неприятностям. Вот почему я и не хочу добивать его и этим.
— Чем? — Рафферти подался вперёд.
Зак взял карандаш и начал сверять имена, даты, места, события.
— Посмотри на это. Сюда. И сюда …
— Откуда это у тебя? — Джош провел пальцем по тонкому шраму на ее спине.
Было раннее утро. Рейвен сидела на краю кровати, собираясь встать. Ее длинные волосы были перекинуты через плечо, оставив изящную линию спины открытой. На мгновение она замерла, потом взглянула на него через плечо. Легко и небрежно она сказала:
— Один раз кавалерия не поспела вовремя.
Джош медленно сел, и его рука обвилась вокруг ее талии, так что он притянул ее спиной к своей груди.
— Что? — спросил он прерывающимся голосом, чувствуя, как где-то внутри поднимается чувство холода и тошноты. Он надеялся, что тонкий шрам возник по какой-то невинной обычной причине: она упала с дерева, когда ей было шесть лет … или попала в автомобильную аварию … или споткнулась на лестнице. …
Рейвен накрыла его руку своей и снова склонила голову ему на плечо. Она говорила тихо:
— Тогда похитили ребенка. Я нашла место, где прятали жертву, и позвонила, чтобы прислали подкрепление. У меня был направленный микрофон,[8] и я слышала, как они говорили о малышке. Им было скучно, и они хотели … Ну, словом ждать было нельзя. Я пробралась через окно в комнату, где они держали девочку, и мне удалось ее вытащить, но, к сожалению, незаметно это сделать не получилось. Подкрепление прибыло, но недостаточно быстро. — Она засмеялась, но голос ее слегка дрожал. — Мне повезло, что у похитителя не оказалось пистолета под рукой.
Сейчас Джош очень крепко обнимал ее обеими руками. Он ощущал изгибы ее теплого женственного тела, прижатого к нему, и она казалась слишком нежной и хрупкой, чтобы сражаться за жизнь с вооруженным ножом мужчиной.
— Я не хочу, чтобы когда-нибудь кто-нибудь причинил тебе боль, — хрипло и с трудом сказал он.
Она потерлась щекой о его подбородок и тихо произнесла:
— Этому, Джош, ты помешать не можешь. Ни бывает жизни без боли, тебе это известно не хуже, чем мне.
Он обнял ее еще крепче и поцеловал в плечо, глядя сверху на ее полную высокую грудь. Ее сияющие черные волосы покрыли один из холмиков шелковым занавесом, который он отодвинул кончиками пальцев в поисках атласной кожи. Его руки сжали теплую плоть, дразня ее умелыми движениями больших пальцев. Он одновременно увидел и услышал ее вздох, поскольку не отрывал взгляда от ее сосков, напрягшихся и устремившихся вперед в слепом вожделении.
Ее мгновенная реакция заставила его собственную непреходящую страсть пылать все жарче, но на этот раз его разум отказывался отвлечься от тревоги и беспокойства. От страха. Она была так неуловима… и она не принадлежала ему. Никогда не принадлежала ему. Что-то темное шевельнулось в нем где-то в глубине. Он не сводил с нее глаз, его пальцы продолжали свое нежное движение, и он услышал собственный голос как будто издалека:
— Ты все время такая настороженная … а внутри у тебя боль. Я ее чувствую. Иногда я вижу ее в твоих глазах. — Его губы потрогали ее плечо, теплое углубление под горлом. — У меня просто душа разрывается, когда я вижу, как тебе больно.
Рейвен попыталась справиться с реакцией своего тела на него, смутно осознавая, что он говорил ей нечто важное, жизненно важное, что она должна постараться услышать больше, чем просто его слова, больше, чем то, что мог сказать ей его хриплый голос. Но ее тело было во власти желания, а мозг отуманен соблазном. Внутри она ощущала жаркое, острое, тянущее покалывание, исходящее из нарастающей пустоты, которую лишь он мог заполнить.
— Ты прячешься от меня, — пробормотал он хрипло, одна из его ладоней соскользнула на ее плоский трепещущий живот. — Всегда, но только не сейчас. Только не тогда, когда хочешь меня. Тогда ты отпускаешь себя на волю.
— Джош …
Он вздрогнул:
— Даже голос у тебя меняется … он становится теплым, нежным и жаждущим. А твои невероятные глаза теряют этот настороженный блеск и становятся такими темными, такими глубокими. — Он резко потянул ее назад на кровать, поднимаясь рядом, чтобы уткнуться носом в ложбинку между ее грудей. — И тогда ты прикасаешься ко мне, — прошептал он, почувствовав, как она начала ласкать его плечи. — Только тогда. Ты никогда не касаешься меня, пока не почувствуешь желание. Ты не отодвигаешься, когда я тебя трогаю, но ко мне ты не прикасаешься. Только когда ты меня хочешь. Только после того, как мы любили друг друга, и твоя защитная система еще не включена.
То, как его утренняя щетина терлась о ее грудь, сводило с ума, и Рейвен не могла думать ни о чем, кроме его прикосновений, от которых она горела. Сколько бы раз они ни любили друг друга, ее снова и снова охватывало то же бесконечное вожделение, распалявшее ее страсть к нему.
