машине перед тем, как выбраться из нее и убрать небольшой чемоданчик в багажник «Пинто», туда, где хранилось запасное колесо. Она остановилась на минуту, приводя в порядок свои длинные темные волосы и поправляя шелковое платье. Потом она надела солнечные очки с зеркальными стеклами, бросила дорогую кожаную сумочку в «Мерседес» и села в него сама.
Она направилась в центр города к многоэтажному жилому дому, поставила машину перед входом и вежливо улыбнулась швейцару, который поторопился открыть ее дверцу.
— Спасибо, Эван, — сказала она низким отработанным тоном.
— Не за что, мисс Андерсон.
Швейцар проводил ее вверх по выложенной плиткой лестнице, в то время как работник гаража появился, как из воздуха, и поспешил бережно припарковать «Мерседес» на отведенном для него месте на стоянке. Одетый в форму охранник за конторкой уважительно поднялся на ноги, когда вошла Рейвен, и, бормоча приветствия, вручил ей пачку сообщений.
— Мистер Треверс ждет вас, мисс Андерсон.
Солнечные очки скрывали выразительные глаза Рейвен, по которым можно было понять, насколько неприятной была эта информация.
— О? Спасибо, — ответила она.
Изящно двигаясь, она направилась к лифту, где другой человек, одетый в униформу, нажимал кнопки, чтобы ей не пришлось напрягаться.
Дверь открылась на верхнем этаже, и Рейвен вышла из лифта скользящим кошачьим движением, которое она довела до совершенства. Изящные движения, однако, были потрачены впустую, так как она была вынуждена почти немедленно отскочить в сторону, чтобы в нее не врезалось неаккуратное нагромождение бумаг, папок и чьих-то ног.
— О! — Робкий и встревоженный голос раздался из-за кучи, и бледное тонкое лицо повернулось в сторону Рейвен.
— Мисс…Мисс Андерсон! Я так сожалею…
— Ничего страшного, — пробормотала она. Как всегда, у нее появился соблазн выйти из роли, но она устояла, так как опыт научил ее осторожности. Было очень трудно, тем не менее, сохранять холодную отстраненность в присутствии помощника Леона Треверса, или кем он там был, она так и не разобралась.
Оптимистично солидное имя Теодор Торп Тэйер Третий было дано ребенку, вероятно, склонной к сюсюканью матерью тридцать с лишним лет назад. Ребенку, который никогда не смел надеяться дорасти до своего имени. Теодор — и никогда Тэд, решила Рейвен — был приблизительно пяти футов и четырех дюймов ростом и мог весить сотню фунтов, когда основательно поест. Он был бледен, и выражением тонкого лица неизменно напоминал загнанного кролика. А из-за толстых линз его очков карие глаза спаниеля умоляюще смотрели на мир.
Как умудрился настолько неподходящий человек получить работу у Леона Треверса, было абсолютной тайной для Рейвен, пока Леон не объяснил многострадальным тоном, что Теодор был его родственником и, как он выразился, кто еще наймет его?
Возвращаясь мыслями к делу, Рейвен с прохладцей в голосе спросила:
— Что вы делаете здесь, Теодор? — вопрос был достаточно нейтральным, но Теодор выглядел сокрушенным.
— Я… я сожалею. Мисс Андерсон, но я думал, что Леон… я имею в виду, мистер Треверс, хотел поработать здесь. Я мог бы поклясться, что он говорил мне это, но я оказался не прав. — Глаза спаниеля за толстыми линзами быстро моргали.
Рейвен оглянулась через плечо на служащего в лифе, который, сохраняя безразличное выражение лица, все еще ждал. Затем она посмотрела на Теодора.
— Вы действительно думали, что смогли бы справиться со всем этим? — сухо спросила она, указав на кучу документов, которую он прижимал к груди.
Теодор моментально погряз в болоте незаконченных предложений и полных заикания объяснений, ни одно из которых не имело ни малейшего смысла.
Рейвен отмахнулась:
— Не важно. Лифт ждет, Теодор.
Он кивнул и с несчастным видом поспешил к лифту.
Когда несколько мгновений спустя Рейвен вошла в свою квартиру, то улыбалась гораздо более доброжелательно, чем швейцару, но в изгибе ее губ был почти незаметный холодок, который отпечатался там, как лед, который оставляет свой след на мягкой земле под ним.
— Привет, Леон.
— Я воспользовался своим ключом, — сказал он.
Телефон, не смолкая, звонил в пустой квартире.
Джош считал гудки и повесил трубку, дойдя до двадцати. Ее там не было. Он звонил с десяти часов вечера до двух часов ночи, а затем бросил эту затею. Проснувшись после беспокойной ночи, он начал звонить в восемь утра — это была суббота, и она не должна была работать.
Три часа назад он ездил на взятом напрокат автомобиле к квартире, в которой она должна была жить. Управляющая была потрясена самой идеей этого. Арендаторы уехали на восток, сказала она, но они не сдавали квартиру в субаренду и не просили друзей присматривать за ней. Рейвен Андерсон? Она никогда о ней не слышала.
Джош закурил сигарету, далеко не первую за сегодняшний день, и задумчиво уставился на телефон. Черт возьми, не вообразил же он это. Он помнил женственные изгибы и теплые губы слишком ясно, чтобы это было сном или пьяным бредом — и он не увлекался фантазиями.
И его тело тоже ничего не забыло. Он все еще чувствовал эту новую, до странности живую чувствительность, ощущение, что все в нем было сосредоточено исключительно на ней. Беспокойство и разочарование сделали его нервным, встревоженным, а он никогда не был человеком, который позволял своим эмоциям проявляться физически. Но эти эмоции становились все более мощными, пусть даже он не видел ее и не мог дотронуться до нее, чтобы утолить голод; его разум был заполнен яркими образами, которые посещали его с тех пор, как он увидел ее в первый раз.
Образ прекрасных фиалковых глаз и блестящих темных волос, нежных губ, изогнутых от изумления и слегка припухших от его страсти. Образ полной груди, любовно поддерживаемой синим платьем и придающей соблазнительные формы великоватому свитеру. Образ крутых бедер и длинных ног…
Он обвел взглядом свой номер в пентхаусе, едва ли замечая что-либо — он слишком часто бывал в подобных номерах, чтобы планировка или оформление произвели на него впечатление.
Стол, за которым он сидел, был широким, одна из стен представляла собой окно от пола до потолка. Пол был углублен, и в этом кремового цвета углублении находились стулья в количестве, достаточном для небольшого собрания; в номере был камин, предлагавший больше, чем просто электрический или газовый обогрев. Далеко не маленький бар находился углу, и две закрытые двери намекали, что там было, по крайней мере, столько же спален а, весьма вероятно, их было больше. Короче говоря, это был очень большой номер. Из одной из спален вышел человек, при виде которого большинство людей перешли бы на другую сторону улицы, чтобы избежать встречи с ним. Дело было не только в том, что его рост на несколько дюймов превышал шесть футов, и он заполнил собой весь дверной проем; и даже не в том, что уродливый шрам спускался вниз по его худой щеке. Осязаемая аура сдерживаемой силы и ощущение холодной угрозы было тем, что пугало в этом человеке даже смелых людей.
Двигаясь, как большая кошка, он вошел в комнату так, будто шел по сухой опавшей листве и не хотел быть услышанным. И его не услышали бы, даже если бы он действительно шел по ней. Ни безупречный деловой костюм, ни спокойное, почти кроткое выражение его сурового лица и безмятежных серых глаз не могли скрыть исходящую от него опасность.
Джош устремил взгляд на вошедшего.
— Зак, — сказал он медленно. — У меня есть для тебя работа.
Шеф его службы безопасности, исполнявший иногда обязанности телохранителя, и друг на протяжении пятнадцати лет опустил свое крупное тело на стул рядом со столом.
