— В два пятнадцать на западный берег прибыл еще один эшелон с танками, — заметил Млынский.
— Ишь, чертов сын, все уже знает, — улыбнулся Семиренко. — Так вот, с востока вечером подошел поезд с людьми, которых везут на работы в Германию, поэтому летчики не смогли закончить свою работу…
— А мы и мозгуем тут, как им помочь, — сказал Алиев.
— Давайте, хлопчики, вместе, — сказал Семиренко. — Вы и отряд «Россия» нажмем с двух сторон!.. Ну вот и твой Ерофеич с чаем…
В сторожку вместе с паром вошел пожилой боец с самоваром, ворча под нос:
— Вам надо какой самовар? Трехведерный. А этот недомерок — двадцать раз кипятить. Говоришь, говоришь — все без толку…
— С наступающим Новым годом тебя, Ерофеич! — с веселой улыбкой сказал Семиренко.
В вагоне первого класса штурмбанфюрер Занге не спал. Откинув голову на спинку сиденья, он слушал, как хлестала метель по тонким стенкам вагона. К тому же кто-то пьяно шумел в соседнем купе. Щелкнув портсигаром, штурмбанфюрер достал сигарету. Лежавший на соседней полке пожилой полковник грузно заворочался и сказал брезгливо:
— Не курите в купе, пожалуйста, господин штурмбанфюрер.
Занге молча поднялся и вышел.
Коридор был слабо освещен дежурными лампочками. Поезд едва тащился.
Занге закурил сигарету. Взгляд его невольно притягивала полуоткрытая дверь соседнего купе. На столике в купе стояла длинная бутылка шредеровской водки, наполовину пустая, раскрытые консервные банки.
Подполковник в расстегнутом кителе, с красным от возбуждения и водки лицом стучал кулаком по колену своего собеседника, который сидел напротив него и не виден был Занге из коридора.
— Нужно фактам смотреть в лицо, — жарко дыша, говорил подполковник. — Два первых раунда в этой войне мы проиграли! Вы разбираетесь в боксе? Мы проиграли два раунда по очкам! Третий, черт возьми, мы обязаны выиграть! Только нокаутом!.. Мы уничтожим противника либо погибнем. Другого выхода нет!.. Выпьем за нокаут в наступающем сорок четвертом году!
Подполковник потянулся к бутылке, но она неожиданно ускользнула от него, повалившись от резкого толчка: это поезд судорожно дернулся и остановился. Отъехала в сторону дверь купе, и сидевшие в нем увидели в коридоре фигуру эсэсовца.
Подполковник все же подхватил бутылку, из которой вытекала водка, плеснул в свой стаканчик и, залпом выпив, поднялся.
— Я посмотрю, что случилось.. — Он прошел мимо Занге, с пьяной бравадой заглянув ему прямо в глаза, и вышел в тамбур…
— Фридрих, куда вы? — крикнул кто-то вслед ему из купе.
Подполковник отмахнулся, шагнул на площадку вагона и распахнул наружную дверь. Ветер мокрым снегом хлестнул ему в лицо. Но он спустился вниз и сразу же провалился по колено в снег.
Мутными пятнами белели прожекторы на вышках вокруг разъезда. Тяжелые пулеметы ритмично и глухо стучали: «ду-ду-ду-ду-ду». Это часовые стреляли с вышек в темноту так, на всякий случай, чтобы не было страшно.
Подполковник с пьяным упорством, увязая в снегу, шагнул от вагона и… тотчас пропал, будто белые черти закружили его и унесли.
Метель усиливалась. Буквально в двух-трех шагах ничего уже не было видно. Вагоны заносило снегом. Паровозы бесполезно пыхтели на месте.
У теплушек с окнами, затянутыми колючей проволокой, рвались с поводков овчарки, бешено лая в тревожную вьюжную ночь.
Горбились под брезентом танки на платформах. И их заносило снегом…
На опушке леса, откуда прожекторы разъезда казались едва различимыми пятнышками, командир взвода разведки, широкоплечий, в белом маскхалате, обвешанный по поясу гранатами лейтенант Горшков заканчивал доклад командиру отряда майору Млынскому:
— Только что подкатил состав из классных вагонов, с офицерьем. Самое время врезать им поздравленьице с Новым годом, товарищ майор! С фейерверком!..
Млынский улыбнулся, разведчик ему нравился.
— Бондаренко, Бейсамбаев! — позвал майор.
Из тьмы возникли командиры рот. На полушубках и шапках — снег, видно, долго ждали, когда позовут на дело.
— Пойдете на левый берег, — сказал майор. — Ваши роты помогут партизанам отряда «Россия».
— Есть! — ответил Бейсамбаев.
— Поезд с рабочими захватить первым ударом, — продолжал майор. — Людей из вагонов вывести — и немедленно в лес, а до этого эшелоны с боеприпасами не трогать!
— Ясно! — сказал Бондаренко.
— Чтоб не было паники, часовых снять без шума… добавил секретарь обкома Семиренко.
— Правильно, — согласился Млынский. — По вашему сигналу и мы начнем.
— Я с ними пойду, а, Иван Петрович? — сказал Алиев.
— Вот это отличное подкрепление! — не дав ответить майору, хлопнул по плечу Алиева секретарь обкома. И доверительно — Бондаренко и Хвату: — Хлопчики, у меня до вас просьба: не сожгите вагоны с теплой одеждой. Она ж наша, у людей прямо с плеч на морозе снимали, сучьи дети…
Млынский протянул Алиеву руку.
— Счастливо… Зину с собой возьми… И санитаров побольше…
— А вы с кем останетесь? — сердито спросила Зина, появившись из-за спин командиров.
— Там могут быть дети, — сказал майор. Посмотрел на часы. — Через час жду сигнала.
В холодных вагонах узницы жались друг к другу, пытаясь согреться. От холода и голода Ирина Петровна, как большинство, была в каком-то полуобморочном состоянии. Неожиданно что-то заставило ее вздрогнуть и открыть глаза. Что это было — звук или предчувствие каких-то событий, она не успела понять…
Белые сугробы шелохнулись и ожили. Разведчики лейтенанта Горшкова бесшумно убирали часовых.
Рванулась овчарка — и Сашка Полищук, сбитый с ног, покатился под откос…
Алиев и Семиренко откатили двери одного из вагонов.
— Не бойтесь, — сказал Алиев. — Мы бойцы Красной Армии. Выходите!.. Ах, девушки, своих не узнали? — сверкнул белозубой улыбкой. — А ну побыстрее!
Они раскрывали двери у следующего вагона. Из первого женщины уже выпрыгивали на снег.
— Туда, по цепочке к лесу! — говорили подбежавшие, бойцы, принимая их из вагонов.
— Больные есть? Раненые? — спрашивала Зина.
Женщины плакали, обнимая освободителей…
А в другом конце эшелона шла еще рукопашная схватка. Дрались разведчики и охрана — молча, со смертельной яростью. Грохнул чей-то случайный выстрел. К эшелону сразу же метнулись прожекторы с вышек, вырывая из темноты разбегающихся людей. Ударили пулеметы по вагонам, кроша в щепы деревянную обшивку…
Ирина Петровна упала на пол. Рядом — девушка с залитым кровью лицом… Мертвая.
Над разъездом взвилась ракета.
Млынский на другом берегу реки поднялся из снега, вытер лицо, взмахнул пистолетом.
— Пошли!
Встали бойцы, первым — ординарец Млынского сержант Ерофеев. Побежали, проваливаясь в снегу, стреляя по темнеющим громадам вагонов.
