Подписав сводку, Млынский вернул ее Хвату.
— Передай и проведай Алиева. Я скоро зайду.
— Есть! — Хват четко повернулся и вышел.
— Никогда ног не вытрет, длинный черт, — проворчал вестовой.
— Ерофеич! — сердито сказал майор.
— Ну иду, иду…
Пленный посмотрел майору в глаза.
— Господин майор, если я расскажу все, что знаю, вы сохраните мне жизнь?
В бетонный бункер бомбоубежища командующего группой армий генерал-полковника фон Хорна глухим ворчанием доносились отголоски того, что происходило там, наверху, где советская авиация бомбила военные объекты города.
Хотя в бункере, кроме бригаденфюрера Вольфа, не было никого, фон Хорн говорил, понизив голос:
— Если не найдете живого подполковника Бютцова, значит, он убит и иного сообщения быть не должно. Это вам ясно, Вольф?
— Так точно, господин командующий.
— Но о судьбе документов, которые вез фон Бютцов, вы и я должны знать совершенно определенно.
— Обязан предупредить, господин командующий: у нас имеются данные об утечке информаций непосредственно из вашего штаба.
— Вольф, это ваша забота…
Телефонный звонок прервал беседу. Фон Хорн поднял трубку.
— Отбой воздушной тревоги, господин генерал, — послышался голос адъютанта.
— Спасибо, Крюгер. — Положив трубку, фон Хорн сказал Вольфу: — Идемте наверх, здесь все-таки душно. Учтите: на поиски документов Бютцова у вас только сутки.
В приемной командующего адъютант генерала манор Крюгер поднялся из-за стола им навстречу, но, опередив его, к фон Хорну шагнул ожидавший приема Занге.
— Хайль Гитлер! — гаркнул он, вскинув руку.
— Хайль, — тихо ответил фон Хори и торопливо прошел мимо Занге.
Следуя за генералом и Вольфом, адъютант прикрыл за ними дверь кабинета. Он старался не смотреть на штурмбанфюрера Занге, продолжавшего стоять посреди приемной.
В кабинете фон Хорн зашипел на Вольфа:
— Я же предупреждал, что не хочу иметь ничего общего с этими мясниками! Это они озлобили против нас население. Зачем вы сводите меня с ним, Вольф?
— Я позволю себе напомнить ваши слова, господин командующий: «Всякая мягкость есть проявление слабости и чревата опасностью». Люди Занге делают свое дело…
Фон Хорн тем временем подошел к своему креслу, включил лампу, но света не было. Генерал нажал кнопку вызова адъютанта. Крюгер тотчас же появился.
— Свет… — указал генерал на лампу. — Немедленно чтобы исправили.
— Слушаюсь! — Крюгер, щелкнув каблуками, исчез.
— Да, я говорил и повторяю: партизаны должны безжалостно уничтожаться, — сказал фон Хори.
— Смерть не страшна им, господин генерал, — устало ответил Вольф. — И они доказали это на деле. Сколько раз мы доносили в Берлин об уничтожении отряда Млынского, а он продолжает действовать, будто издеваясь над нами. Вчерашний разгром у Рындинского моста — его рук дело. Это не просто партизанский отряд, это крупнейшая база русской разведки у нас под сердцем.
— Снова Млынский… — задумчиво произнес генерал.
— Методы обычной борьбы с ним оказались неэффективными. Занге привез смелый план, утвержденный рейхсфюрером. Благодаря ему, я уверен, мы покончим с отрядом Млынского.
В дверях снова появился Крюгер.
— Прибыл дежурный помощник коменданта штаба обер-лейтенант Цвюнше. Разрешите ему заменить вашу лампу?
— Пусть подождет. Пригласите штурмбанфюрера Занге.
— Слушаюсь! — Крюгер вышел в приемную, где ждали Цвюнше с настольной лампой и Занге, читавший какую-то книжечку на русском языке.
— Командующий ждет вас, штурмбанфюрер, — пригласил его Крюгер.
Занге, отложив брошюру, поднялся и, одернув китель, вошел в кабинет.
Цвюнше взял с кресла брошюру, это оказался Боевой устав Красной Армии. Цвюнше присвистнул.
— Что за гусь? — спросил он.
— Штурмбанфюрер Занге, крупный специалист по борьбе с партизанами.
— Ну слава богу. Теперь будем спать спокойно.
Алиев лежал на топчане в маленьком закуточке медсестры Зины, где хранились лекарства и всякий перевязочный материал. Млынский подкрутил фитиль керосиновой лампы, стал виден сидевший в углу на ящике Хват. Майор поправил на раненом одеяло. Алиев закашлялся. Время от времени этот кашель мучил его, отдаваясь жгучей болью в груди.
— Эх, не вовремя, комиссар. — Млынский покачал головой. — Если этот пленный не врет — а врать ему смысла мало, — у нас тут будут большие дела. Немцы в спешном порядке создают мощные укрепления. Из Франции перебрасываются танковые и моторизованные дивизии. Все это якобы для того, чтобы удержать здесь фронт любой ценой, пока в Германии форсированно ведутся работы по созданию какого-то сверхоружия, «оружия возмездия», как назвал его подполковник. Кстати, он вез с собой утвержденную в Берлине схему инженерных работ нового укрепрайона.
— Он отдал схему? — спросил Алиев, приподнявшись.
— Нет, осталась в вагоне.
— Черт возьми! — Хват привстал, насколько позволял его росту потолок землянки. — Я сейчас полуроту на сани!..
— Поздно, — сказал Млынский. — Да и где б ты искал тот чемодан? У меня другая идея…
— А что за оружие это «возмездие»? — спросил Алиев.
— Пленный отвечать отказался. Говорит, что только в Москве расскажет большому начальству.
— Та брехня все это, — сказал Хват. — Набивает цену…
— Возможно, — сказал Алиев. — Но не забывайте, что до Москвы от немецких окопов не больше пятисот километров!
Алешку в город надо посылать, — сказал майор. — С документами пленного. Пусть Афанасьев проверит.
— Я скоро встану, — сказал Алиев, слабо пожимая на прощание руку Хвату и Млынскому.
Командиры вошли в большую землянку, где в несколько рядов стояли деревянные топчаны с ранеными бойцами. Неподалеку от выхода ярко выделялся в сумраке угол операционной, завешанной простынями. По ним, как на экране, скользили тени врача и медсестер, занятых операцией.
Млынский, проходя, отогнул простыню, спросил Ирину Петровну, лицо которой было прикрыто марлей:
— Нужно что-нибудь, доктор?
— Самолет. Девять человек с тяжелыми полостными. В здешних условиях… — Она покачала головой.
— Будет самолет, — сказал Млынский.
Ему показалось, что Ирина Петровна еще что-то хотела сказать. Он помедлил немного, но она
