Мурочки, не потревожил ли он ее.
– Да ложись ты, ради бога, ложись! Чего ты возишься? – строго молвила дама, и супруг ее снова заизвинялся, заспешил.
Дело кончилось тем, что мне пришлось помочь ему взобраться на вторую полку. Поскольку мы оба были фронтовики, то как-то и замяли неловкость, отшутились. Инвалид был известный архитектор, ехал с ответственного совещания, жена же его сопровождала, чтобы ему не было так трудно в пути.
Долго не мог уснуть архитектор на второй полке, однако и шевелиться боялся: не хотел тревожить свою Мурочку. И я подумал, что любовь, конечно, бывает разная и, наверное, я ее понимал как-то упрощенно, прямолинейно, или уже вовсе не понимаю. Во всяком случае, такую вот любовь, если это в самом деле любовь, мне постичь было непосильно».
А дальше шло задание А 28:
«В каком значении автор употребил слово “такая” в предложении 23? 1) преданная, 2) рабская, 3) истинная, 4) проверенная».
Не говоря пока ничего по существу, обратимся к элементарной логике. В заданиях А, тестовых заданиях, из четырех вариантов нужно выбрать один верный, ибо остальные неверные.
Слова о «рабской любви» я после этого встречал только два раза. Один – в книге Владимира Корнилова в главе о Маяковском:
«Тягостно читать его письма к Л. Ю. Брик. (Лучше бы их еще лет сто не печатать!) Никто из достоевских персонажей не попадал в такое рабство к женщине» [31] .
И в интервью Катрин Денев. Она призналась корреспонденту, что в свои 65 лет готова «безумно влюбиться».
«Это не обязательно случится, – допускает кинозвезда, – но меня интересует любовь во всех ее проявлениях. И в любви я согласна быть рабыней, подчиняться мужчине» [32] .
Пусть так. Но согласитесь, что в обоих случаях рабство не исключает ни преданности, ни истинности, ни проверенности.
А теперь по существу.
Автору, известному писателю, человеку с огромным жизненным опытом увиденное «постичь было непосильно». А вот одиннадцатиклассники обязаны тут же на экзамене (а мониторинг – это репетиция экзамена) постичь и точно обозначить. Я написал «преданная». (Пока ученики делают задания, я должен перерешать все варианты.) Все до одного мои ученики двух одиннадцатых классов написали «рабская». Через несколько часов пришли ответы, оказалось-таки, что рабская.
Тут все порочно. Почему школьники должны определить то, что и сам автор не берется определить точно? Да еще на экзамене, на отметку. По какому праву школьники должны судить о семейной жизни мужчины и женщины быстро и однозначно и да и вообще судить об этом. Но именно однозначно: ведь в тестах только одно правильное.
И вот что особенно ужасно. Далее выпускники должны выполнять задание «С» по этому самому тексту. Но ведь уже заранее, до выполнения задания, этим вопросом подсказано, куда нужно двигаться: составители-провокаторы дали ключ к выполнению задания – рабская любовь. Так что и думать самому не нужно.
И пошло-поехало. Ведь в начале работы ученик должен «сформулировать одну из проблем исходного текста». (Какой шедевр канцелярщины: «исходный текст»!)
«Проблема, поставленная в тексте, это проблема рабской любви».
На два класса только одна ученица эту самую проблему определила по- человечьи:
«Астафьев размышляет о любви, а именно, какой она может быть и как по-разному проявляться».
Помните, как Анна Каренина в романе Толстого говорит:
«Если сколько голов – столько умов, то сколько сердец – столько родов любви».
Но что же рабское увидели мои ученики в этой любви?
«Несмотря на то, что у мужчины не было руки, он стал заправлять постель, пока его жена бездейственно скучала. И так же, несмотря на свою инвалидность, мужчина уступил нижнюю полку жене, после чего попытался взобраться на верхнюю полку, взобравшись, попытался не вертеться, чтобы не помещать сну жены».
И что тут рабского?
«В подъезде моего дома, – говорю я, анализируя потом работы, – живет одинокий мужчина без кистей рук. Каждый раз, когда я его вижу с сумкой на локте, у меня появляется желание помочь ему. Но я понимаю, что этого делать не надо. Иногда он сам ключом открывает дверь, я тоже порываюсь помочь ему, но сразу понимаю, что и этого делать не надо. Он сам не хочет, чтобы ему напоминали об инвалидности. А в истории, о которой рассказывает писатель Виктор Астафьев, стремление мужа каждый раз и во всем утвердить себя как мужчину, а не показать, что он инвалид, должно быть понято и понятно».
Еще хуже с авторским отношением (обязательное задание: «сформулируйте позицию автора»).
«Автор считает, что такая любовь – не любовь, а рабство какое-то».
«Автор не понимал такую любовь рабскую, именно не преданную, а рабскую».
«Автор относится к этой женщине презрительно».
Простой силлогизм: «Мы не рабы, рабы – не мы». Любовь – рабская. Следовательно… Кстати, слово рабская (еще раз напомню: слово не писателя В. Астафьева, а горе-составителей материалов для экзамена) может иметь смысл и уничижительный (как у Лермонтова: «Перед опасностью позорно малодушны и перед властию презренные рабы»), и возвышенный (как в стихотворении Блока: «Твоих страстей повержен силой, / Порой слуга, порою – милый; / И вечно – раб.»).
Лишь четыре человека из двух классов не согласились с концепцией составителей:
«Это настоящая любовь. Я еще не постигла это чувство и не очень представляю, каково так любить. Но думаю, что такая любовь и есть счастье».
«Это самая обыкновенная любовь, при которой человек готов на все ради любимого». «Разве не о такой большой и искренней любви и доверии и мечтают все люди? Я считаю, что ни о каком раболепии здесь не может быть речи».
У автора четвертой работы я попросил разрешения, не называя ее имени, процитировать ее ответ:
«Я влюбилась в молодого человека и отдалась ему вся без остатка. Мой избранник использовал меня какое-то время. А я все так же слепо и безответно боготворила его и боялась дышать рядом с ним, хотя знала обо всем. Как это ни печально, любовь бывает безответной, бывает слепой, бывает рабской. Все-таки это лучше, чем совсем никогда не любить».
Но вот что характерно: и эти четверо в ответ на 28 вопрос ответили «рабская». Не терять ни балла.
Правильные же ответы на столь непростые вопросы оставили у меня жутковатое впечатление (далее курсив всюду мой):
«Любовь ни в коем случае не должна быть неравной».
«Не должно быть такого, если любишь».
«Любовь должна быть обоюдной».
««Любовь не может быть односторонней».
«Мужчина совершил ошибку, выбрав себе в жены такую женщину».
«Я считаю, что любовь, безусловно, является хорошим чувством. Она делает нашу жизнь полной и интересной. Но во всем нужно знать допустимые пределы».
«Чувства никогда не стоит пускать на самотек, чтобы не стать рабом любви».
«В любви должно быть взаимопонимание. Неправильно, когда есть проявление любви только с одной стороны»…
Реальная жизнь глубже, шире, многообразнее, богаче любых схем. Но из четырех предложенных эпитетов нужно выбрать только один. Выбрали «рабская». И уже если рабская, значит – не преданная, не испытанная, не проверенная.
И самое для меня горькое: ведь все это писали ученики, которые серьезно, глубоко, вдумчиво говорили и писали об «Отцах и детях», «Преступлении и наказании», «Войне и мире», рассказах Чехова о любви, рассказах о любви Бунина. И где все это?
Беда тестовых заданий в том, что они воспитывают одномерное мышление. Крайне опасное в жизни и невозможное в отношении к литературе, ибо, по словам Ю. М. Лотмана, «художественный текст не имеет одного решения».
Дело еще и в том, что любой художественный текст прежде всего должен быть прочитан именно как художественный текст. Но и здесь мы сталкиваемся с вопиющей безграмотностью составителей заданий. Вот лишь один пример. В октябре 2009 года в школах Москвы был проведен очередной мониторинг по русскому языку. В одном из вариантов как задание «С» был предложен отрывок из рассказа А. П. Чехова (точнее, «по Чехову», они что, редактировали текст
