диалогической к нам обращенности, мы его наследие берем, – когда, по выражению Пастернака, мы проходим путь по живому следу его мысли и духа».
Автор книги обращается к живым духовным запросам своих современников, адресуется в первую очередь не к специалистам, а к широкому кругу читателей.
«Считается, что дело историка и теоретика – не плакать, не смеяться, понимать-описывать, объяснять и выявлять закономерности. Но – сказать ли по секрету, читатель? – я сильно подозреваю, что и в нашей схеме больше цеховой корысти, чем истины, и она удобна лишь тем, кто хотел бы забыть, что искусство вообще и литература в частности – предмет очень специфический: плохо поддающийся научным методам познания и обработки. Ибо главная трудность этого “предмета” состоит в том, что душа его – всегда живая, и эта живая его душа раскрывается перед нами только в живом общении с нею, а никак не через обмеры, описание и всякую регистрацию его оболочек. Нет этого живого отношения – и перед нами уже не литература, а лишь “предмет литературоведения”, не живой, дышащий истиной портрет ее, а анатомический атлас или посмертная маска» [38] .
Не кажется ли вам, что это все сказано и про преподавание литературы, его невзгоды и его главный путь?
Не могу не обратиться и к статье Аллы Латыниной о романе Солженицына «В круге первом», напечатанной в шестом номере «Нового мира» за 2006 год: там тоже идет речь об этой ключевой для преподавания литературы проблеме. И начинается она так:
«Классическое произведение уходит из сферы внимания литературной критики и становится предметом литературоведения. О нем пишут не статьи, а исследования, оно перестает быть причиной спонтанных дискуссий и становится темой докладов на конференциях и симпозиумах. Но иногда оно внезапно актуализируется и вновь становится объектом столкновения мнений. Так случилось с романом Солженицына “В круге первом”, после того как канал “Россия” показал его экранизацию, сделанную Глебом Панфиловым».
И, приводя далее несколько разных высказываний зрителей, Латынина пишет:
«Так не спорят о классическом романе, острота восприятия которого остыла. Так спорят об актуальном произведении. Это и дает мне основание подойти к роману, написанному почти полвека тому назад, не столько с литературоведческим инструментарием, сколько со свободными мерками литературной критики».
Согласитесь, что все это проявления определенной тенденции. И сама эта неудовлетворенность «чистым» литературоведением, стремление услышать в классике ее живое, непреходящее звучание близки мне как учителю литературы. Хотя справедливости ради нужно сказать, что стремление это всегда было характерно для лучших литературоведческих работ.
«Как живой с живыми говоря». Сколько раз цитировали мы эти слова Маяковского. И все равно лучше и точнее не скажешь. В словах этих делается акцент на первом живом: живой поэт, живой писатель приходит к будущим живым. Но не менее важно и второе: живой, он и разговаривает с живыми людьми, а не безликими учениками.
Рассказывая о том, как она вела уроки литературы в школах Беслана после Беслана, Эльвира Горюхина хорошо сформулировала идею своего подхода к изучению литературы, особенно русской классики:
«Момент сопряжения вечного с неповторимой жизнью отдельного человека».
Особо я хочу в этой связи остановиться только на двух вопросах. Социологи, психологи, философы, педагоги постоянно говорят о характерном для нашего нынешнего общества разрыве человеческих связей, о его атомизации. Вот, к примеру, на страницах «Известий» эксперты ищут ответ на вопрос, почему за последние 15 лет число людей, страдающих нервными расстройствами, увеличилось на 38%. Почему растет количество депрессий и неврозов? По каким причинам растет число людей агрессивных на улицах и в транспорте? Ведь 70% россиян живут в состоянии психоэмоционального стресса, затяжного, перешедшего в хроническую фазу. А с начала перестройки и по настоящее время Россия прочно занимает второе место в мире по самоубийствам.
Называя причины, говорят о социальном расслоении общества и чувстве одиночества. К тому же в моде агрессивное преуспевание, погоня за карьерой, деньгами, должностями. И основа всего-то, что мы друг от друга отдалились. Разучились люди в душу свою и уж тем более в другую заглядывать. Все реже и реже проявления великодушия и добродетели. Нарастает равнодушие к бедам ближнего.
А между тем, читаем мы в последней книге выдающегося нашего ученого Вячеслава Вс. Иванова, «философская антропология» в работах Л. Фейербаха, раннего К. Маркса, Г. Когена, А. Дильтея, М. Бахтина, М. Бубера пришла к такому пониманию общества людей, в основе которого лежит их отношение друг к другу. Исходным является соотношение «Я» и «Ты». Бубер и Бахтин сформулировали его как диалогический принцип. Из него вытекает роль Другого… Мысль, по которой
«отношение к Другому основано на том, чтобы всегда видеть в нем Ближнего, составляет фундамент общечеловеческой нравственности и толерантности» [39] .
Особое значение литературы в жизни общества и состоит в том, что она открывает нам других, иногда близких, порой далеких и даже враждебных. Ведь, по словам Ю. М. Лотмана, художественный текст
«заставляет нас переживать любое пространство как пространство собственных имен… В художественном мире “чужое” всегда “свое”, но и, одновременно, “свое” всегда “чужое”» [40] .
Я уже приводил страстные слова Солженицына, произнесенные в его Нобелевской лекции, о том, что есть такая сила, которая дает возможность «косному, упрямому человеческому существу внушить чужое, дальнее горе и радость». И сила эта принадлежит искусству, которое «воссоздает опыт, пережитый другими, – дает усвоить как собственный». Это и есть главное, что определяет содержание уроков литературы, отвечая на наш вопрос что. Вместе с тем есть тут и еще одно обстоятельство.
Мало понять себя и другого. Я уже писал о том, что условно назвал приватизацией юности, о силе центростремительных начал в нашей психологии. Говорил и о том, что эта Я-устремленность во многом, на мой взгляд, является благом.
Но при всем разнообразии самых различных людей, при всех правах каждого на блага жизни и право быть самим собой, есть вместе с тем некие незыблемые истины, без соблюдения которых человеческое общество распадется, что и показано в последних снах Раскольникова, где изображен конец мира, ибо люди «не могли согласиться, что считать злом, что добром», а потому «не понимали друг друга». Эти фундаментальные основы бытия и учит понимать и осмысливать литература. Естественно, они не сообщаются, как обведенные рамочкой основные понятия и законы в учебниках химии и физики, а являются каждый раз результатом собственных исканий и личного открытия.
И если на протяжении века преподавание литературы было у нас социологично, то сегодня в нем необходимо увеличить его философскую составляющую. Кратко ограничусь здесь лишь одним примером.
За все мои 59 лет в школе я никогда так часто не провожал своих близких учеников в мир иной, как в последние годы. И сколько среди них молодых, только вступивших в жизнь. Да и не совсем юных. Два года назад в пятницу ко мне пришел бывший ученик и принес только вышедшую книгу о наших бизнесменах с его очерком. Разговор у нас был напряженный. А в ночь с субботы на воскресенье на глазах матери он бросился с девятого этажа. Я в этом не виноват, но «все же, все же, все же…»
Тридцать лет тому назад я решил написать статью о теме смерти на уроках литературы. Как всегда, обратился к статьям и книгам по этому вопросу. Оказалось, что их вообще нет. Как нет и в нашей педагогической литературе. Только у В. А. Сухомлинского я нашел две страницы на эту тему.
«Матери и отцу, педагогу и писателю – всем, причастным к воспитанию, надо мудро вводить ребенка в мир человеческий, не закрывая его глаза на радости и страдания. Осознание той истины, что мы приходим в мир и уходим из него, чтобы никогда больше в него не возвратиться… что в мире есть величайшая радость – рождение человека и величайшее горе – смерть – подлинное сознание этой истины делает человека мудрым мыслителем. Формирует тонкую восприимчивость интеллекта, души, сердца».
Естественно, я легко нашел большой материал на эту тему в религиозной литературе, благо у меня еще тогда был к ней доступ. Статью эту я даже не предлагал в наши педагогические журналы, она была напечатана в «Науке и религии», где вообще увидели свет многие мои статьи о преподавании литературы в школе, поскольку были непроходимы для педагогической периодики. А потом эта статья в расширенном виде вошла в мою книгу «Уроки нравственного прозрения».
Помните у Пушкина в «Евгении Онегине» об Онегине и Ленском:
Плоды наук, добро и зло,
И предрассудки вековые,
И гроба
