Болконского, Пьера Безухова, Наташи Ростовой, Николая Ростова, Долохова и даже толстовского Наполеона.
А вот Даниил Гранин, которому ныне уже 90 лет, не сомневается, что «Война и мир» – не для уроков литературы.
«Для процесса образования из всей нашей литературы я бы выделил четыре произведения, наиболее значительных – “Станционный смотритель”, “Шинель”, “Тамань”, “Студент” Чехова.
В них сосредоточены и сила, и глубина русской литературы… Проходить в школе “невозможное”, проходить в школе “Идиота” невозможно» [41] .
С другой стороны, я читал немало проектов и прожектов, требующих расширить курс литературы в старших классах (а мы в этой книге говорим о преподавании литературы в непрофильных старших классах школы). Предложений уйма. Скажем, ввести в обязательный минимум «Чевенгур» и «Котлован» Платонова, «Дом на набережной» Трифонова, «Траву забвенья» Катаева. И многое, многое другое.
Скажу лишь одно: все это в течение ряда лет в разных регионах страны нужно проверить. Я, к примеру, очень хотел, чтобы мои ученики знали «Котлован», но даже в достаточно сильных классах не получалось. Я уверен, что окончившие школу должны прочитать «Тихий Дон» Шолохова. Но читают в лучшем случае несколько человек в классе. Все эти проблемы нельзя решать так, как у нас они десятилетиями решались – заседательно, кабинетно, разговорно-обсудительно. К тому же важно и то, кто решает. Я как-то спросил у Давыдова, руководившего созданием первого поколения стандартов, сколько среди тех, кто его готовил, было учителей. Он сказал, что директоров школ было там 13%. И еще вопрос в том, сколько все-таки среди них было именно учителей и каких: а то ведь, тоже, как у нас постоянно делается, пригласят к этой работе учителей профильных гуманитарных школ да директоров элитарных школ. Только объективная, всесторонняя проверка и широкое публичное обсуждение. Другого пути тут нет.
Но даже если эта проблема и будет решена, огромное значение будет иметь то, как мы донесем до своих учеников это что.
2. КАК
В 1962 году в журнале «Вопросы литературы» была напечатана статья В. Асмуса «Чтение как труд и как творчество». Она была встречена с большим интересом учителями литературы. Потом статья вошла в книгу В. Асмуса «Вопросы теории и истории искусства» и уже недавно в сокращенном виде воспроизведена на страницах газеты «Литература».
Для Асмуса чтение – это «творческий труд». «Содержание художественного произведения не переходит – как вода, переливающаяся из кувшина в другой, – из произведения в голову читателя. Оно воспроизводится, воссоздается самим читателем – по ориентирам, данным в самом произведении, но с конечным результатом, определяемым умственной, душевной, духовной интеллектуальностью читателя».
Вот почему
«хороший учитель родного языка и родной литературы – не только тот, кто проверяет, прочитаны ли указанные в программе произведения и способны ли ученики грамотно сформулировать идеи этих произведений в тезисах. Развивая эту способность, он одновременно показывает, как надо читать, понимать, осмысливать стихотворение, рассказ, повесть, поэму в качестве фактов искусства» [42] .
Но если чтение – акт творчества, то и в основу преподавания литературы должно быть положено не сообщение сведений и знаний, не переливание из кувшина учительских знаний и изложенного в учебнике, а творческое начало постижения прочитанного. А поскольку творчество всегда личностно, то цель не в том, чтобы у всех в классе (а судя по ЕГЭ, у всех в стране) были абсолютно одинаковые знания, а чтобы постижение литературы было личностно.
Это важно и потому, что без творческого постижения литературы невозможно полноценное ее изучение. Но и по другой причине. По словам одного из ведущих экономистов страны Александра Аузана, «система образования сегодня гасит креативность». Помню, какое ликование было, когда наши младшие школьники оказались впереди планеты всей по своим умственным достижениям. Но есть и другая сторона этой медали:
«Когда ребенок приходит в школу – Россия, по данным международного исследования, абсолютный лидер, а вот когда он выходит из школы – все гораздо хуже» [43] .
Нужно ли говорить, как все это влияет на положение дел в стране.
У нас никто никогда не исследовал школьные учебники литературы на клеточном уровне. А это нужно сделать. Тут, конечно, требуется объемное и многогранное исследование, так что покажу саму идею эту на небольших примерах.
Обратимся к стихотворению Александра Блока «Незнакомка». Предупреждаю: я беру лучшие учебники.
«Появляется Незнакомка. Кто она? С одной стороны, та же Прекрасная Дама, воплощение неземной красоты; с другой – земная чувственная женщина, с которой лирический герой встречается в чаду загородного ресторана».
Далее 16 строк стихотворения.
Из другого учебника, на мой взгляд, лучшего учебника по литературе для 11 класса. «Но среди этого безобразия во второй части стихотворения (в ней тоже шесть строф) возникает то ли реальная, то ли (что вероятнее) греза пьянеющего и страдающего героя, очередное воплощение Прекрасной Дамы. Незнакомка напоминает светских аристократок пушкинской эпохи, но она одета по современной моде: шелковое платье, шляпа с перьями, унизанная кольцами рука, скрывающая лицо вуаль. Ее явление – знак иного мира, мечта о высшей любви, абсолютном понимании и служении». Далее 8 строк стихотворения.
Микромодель одна и та же. Сначала автор учебника дает четкий ответ, разъясняет, кто такая эта незнакомка, потом как иллюстрация, пояснение идут стихи. А зачем эти стихи, когда все уже ясно, сказано, сформулировано? Стихи всегда вопрос для читающего. А тут все начинается с ответа, и необходимость думать отпадает за ненадобностью.
А ведь все должно быть как раз наоборот. Когда я был студентом, Пушкина нам читал Сергей Михайлович Бонди. Он приносил с собой только томик Пушкина и можно сказать вместе с нами размышлял над тем, что написал поэт. Он учил читать литературу как литературу, поэзию как поэзию. Это было почти невозможно записывать, и некоторые аккуратные студентки роптали. Но это не нужно было записывать. Сегодня по-другому, но в принципе именно так читал по телевидению «Евгения Онегина» Валентин Непомнящий.
Я работал городским методистом Москвы и однажды пригласил Зиновия Самойловича Паперного прочитать лекцию учителям литературы. Он тоже пришел с томиком Блока. Полтора часа он читал «Соловьиный сад» Блока и как бы вместе с нами размышлял над поэмой. И мы убеждались, что «Соловьиный сад» Блока – это не то, что тогда писали о нем в учебниках и книгах литературоведов. Было это сорок лет назад. Но до сих пор я именно так даю поэму Блока на уроках. С той только разницей, что какие-то вопросы задаю своим ученикам.
В 1997 году вышло принципиально новое пособие по литературе для выпускного класса – книга Бенедикта Сарнова «Опрокинутая купель». Книга издана в рамках нового проекта «Учебная литература нового поколения».
И это действительно было принципиально новое учебное пособие. Так, скажем, автор не просто пишет о причинах самоубийства Маяковского. Он последовательно, одну за другой разбирает восемь существующих версий этой трагедии и лишь затем предлагает свое понимание ее. И это становится школой мысли, а не школой усвоения фактов и знаний. Или главу о романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» открывает разделом «Почему Булгакову было нужно, чтобы историческая часть его романа выглядела торжественно?» И ведет к пониманию ответа на этот вопрос, сравнивая написанное Булгаковым с созданной в то же самое время «Голубой книгой» М. Зощенко, где Люций Корнелий Сулла изображен так же, как герои рассказов Зощенко о современном ему советском быте.
Но вернемся к «Незнакомке». Из того же, на мой взгляд, лучшего учебника по литературе для 11 класса.
«Последняя строфа выводит на очную ставку грезу и реальность. Но сокровище внутреннего мира оказывается для героя важнее реальности, он повторяет фразу ресторанных пьяниц, потому что вино позволяет ему увидеть “очарованную даль”».
Далее цитата из стихотворения, четыре строки.
А может быть, надо сделать совершенно по-другому. В конце стихотворения его герой скажет: «Ты право, пьяное чудовище! Я знаю: истина в вине!» Что он такой же, как они? Он признал их правоту? Отличаются ли слова «пьяных чудовищ» и последние слова героя стихотворения друг от друга по смыслу, по интонации, по чувству? А еще лучше, если есть возможность в этот момент показать, как по- разному читают эту последнюю строфу различные исполнители. Могу сказать по опыту учителя: это были трудные вопросы, и мы идем к ответам нелегко. Но ведь только так и учат понимать поэзию. И зачем нужные ответные учебники?
В словарях учебник определяется как книга для обучения какому-либо отдельному предмету. У Даля: книга, руководство для обучения. За редким исключением наши школьные учебники литературы не столько учат литературе, сколько передают некие итоговые знания литературы. Представьте себе ученика, который месяц-другой пролежал в больнице. Может ли он восполнить по нашим
