Поэтому все население Афин в известной степени представляло собой необычайно большой и разнообразный правящий класс. Демократия во многом достигалась не столько путем явного распределения богатств, которые производились (или получались от членов морского союза), сколько через освобождение от нищеты и угнетения бедных афинских граждан. Когда же после потери «имперского» статуса главы морского союза (после поражения в Пелопоннесской войне 431–404 гг. до н. э.) внешние поступления в Афины прекратились, конфликт между бедными и богатыми проявился с особой силой. Впоследствии Афины утратили свою полную автономию и в конце IV века до н. э. вернулись к умеренной олигархии (под давлением Македонии).
Напротив, Рим демонстрировал рост олигархии. После выдворения этрусских правителей органы управления — совет (сенат) и должности магистратов (вначале назывались преторы (предводители), затем консулы) — попали в руки аристократии, патрициев, обязанных своей властью не только земельной собственности, но также и статусу своих предков — родовитых римлян, как правило отличившихся в боях.
Как и греческие аристократы, патриции использовали органы управления против плебеев (неродовитых римлян, по происхождению переселенцев, даже если в далеком прошлом). Плебс включал как ремесленников и мелких землевладельцев, так и некоторых членов побежденных римлянами кланов, обогатившихся с помощью денежной экономики. В результате плебеи путем сецессиона — разновидности всеобщей стачки — обеспечили себе не только защиту от должников и право смешанных браков с патрициями, но также долю в их поместьях и добились определенных политических привилегий — права голосования и выбора консулов.
Практически только крупные землевладельцы и в меньшей степени удачливые ростовщики выиграли от этих уступок. Мелкие хозяйства разорились из-за обязательной службы в постоянных войнах и поэтому оказывались вынужденными уступить свою собственность более богатым соседям.
Сенат был центральным органом Римской республики. Он обсуждал все важнейшие вопросы внешней и внутренней политики, а до середины IV века до н. э. утверждал и законодательные решения народных собраний. У консулов была высшая власть (империй) и основные функции царей, за исключением жреческих обязанностей. Постепенно наряду с этой высшей магистратурой стали возникать и другие, первоначально ей подчиненные: квесторы, которые были помощниками преторов по судебным делам, а потом приобрели функции казначеев, и эдилы, которые были помощниками преторов по городскому хозяйству. В то время как все жители были обязаны голосовать на выборах магистратов, голосование организовали таким образом, что богатые землевладельцы вместе с теми, кто от них зависел, могли контролировать выборы. Одновременно расходы занимавших высшие посты оказались настолько обременительными, что только богатые могли их себе позволить.
Наконец, отправление культов оставили за старыми семьями и смогли использовать, чтобы лишать законной силы любые неудобные для общества решения. Ведь общественные дела можно было вести только тогда, когда авгуры и гаруспики объявляли о благоприятных предзнаменованиях в соответствии с системой гаданий, подобных месопотамским, которым научились у этрусков — по печени священной жертвы, а этруски восприняли это в Малой Азии, возможно от хеттов. (Видимо, здесь другие причинные связи. Лингвистические исследования говорят, что у хеттов (точнее, индоевропейцев несийцев, принявших название хеттов) и италиков в языке (и, видимо, не только в языке) существует больше общего, чем между другими сообществами индоевропейцев. Значит, они происходят от одного объединения людей, которое давно начало выделяться в общем индоевропейском массиве — еще до экспансии индоевропейцев далеко за пределы первоначального ареала заселения (евразийские степи и лесостепи между Днепром и Алтаем, позже Енисеем). Интересно, что такую же особую лингвистическую близость вместе с италиками и хеттами разделяют тохары, которых исторические судьбы занесли в Синьцзян, а затем в Индию. —
Под управлением сената Рим за три столетия поднялся, превратившись из скромного городского поселения в столицу империи, чья власть определяла жизнь всего Апеннинского полуострова (Италии), Сицилии, Испании, Северной Африки и Греции. Однако те, чьим оружием были завоеваны эти земли, часто теряли свои наделы в Италии, которые поглощались крупными землевладельцами и обрабатывались затем рабами. Богатства завоеванных земель обогащали только олигархию сената и новый «средний класс» ростовщиков, арендодателей и подрядчиков, чьи орды рабов из пленников конкурировали на рынке труда с лишившимися собственности отечественными крестьянами и ремесленниками.
Социальный фермент железного века начал растворять установившиеся идеологии, основой которых были корпорации жрецов и чиновников, выделившиеся еще в бронзовом веке. Однако даже в старых восточных государствах, где варвары сбрасывали «божественных правителей» и разрушали империи, представление о том, что земная империя является отражением царства богов, оставалось неколебимым. Соответственно, вавилонские жрецы еще более ревностно, чем прежде, отправляли традиционные обряды, старая шумерская идея судьбы (рока) снова вышла на первый план.
Новые варварские народы, вступившие в контакт с цивилизацией и испытавшие разъедающее влияние денег, в определенной степени сохранили старую племенную структуру общества, не разделенного на составные части.
Дешевые железные инструменты и орудия позволяли освободиться от полной зависимости от тех, кто не являлся ни «божественными правителями», ни военачальниками. Но теперь общество разделилось на достаточно обособленные группы благодаря деньгам, ставшим видимым выражением общественного положения.
Алфавитное письмо открывало двери учению для всех, без обязательного прохождения жреческих учебных заведений или школ тоталитарных государств. Следовательно, задача реконструкции общественного сознания падала на тех, кто не зависел от извечных корпораций вместе с их консервативными традициями.
По всему цивилизованному миру, а прежде всего в сообществах, которые недавно отошли от племенного варварства, начались поиски новых ответов на вопросы, поставленные старыми порядками, причем уже не традиционными путями при посредстве установленных институтов.
Пророки осмеливались получать непосредственные откровения от божества, той коллективной внутренней субстанции, которая управляла всеми членами племени. Философы апеллировали к первородному разуму, который во многом являлся воплощением коллективного опыта общества, приведенным в соответствие с принимаемыми всеми принципами.
В VI веке до н. э. были весьма популярны и те, кто получал личные «откровения», и те, кто объявлял себя открывателем новой религии. Смелые рассуждения отыскивали достаточное подкрепление, чтобы становиться философскими школами.
В Китае Лао-цзы и Конфуций обучали рациональной морали, основав в VI веке до н. э. соответственно даосизм и конфуцианство. В Индии Гаутама Будда также «достиг просветления», причем это также произошло вскоре после 500 года до н. э. (Более принятые даты жизни Сиддхартхи Гаутамы Будды 623–544 гг. до н. э. —
Однако средства спасения более не представляли собой священные жертвы и магические церемонии, превратившись в моральные добродетели, почитание родителей, уважение всех живых существ и правдивость. После обращения в буддизм императора Ашоки из рода Маурьев (правил в 273 или 268–232 гг. до н. э.) эта религия превратилась в богатый и занимающий прочное положение институт со всеми компонентами вроде духовенства и тщательно разработанных ритуалов. Позже появилось и монашество, миссионерское рвение которого стало одним из самых эффективных инструментов распространения цивилизации в Центральной и Восточной Азии.
Живший примерно в Западном Иране где-то между 1000 и 500 годами до н. э. (некоторые исследователи считают, что Заратуштра родился ок. 1200 г. до н. э. в степях к востоку от Волги — прародине
