заглядывал мне через плечо. — Интересно, Гринграсс и Забини перебежали с ведома родителей? Теодор, понятное дело, нет...
«Да, и он пришёл сам, если ты об этом, — написал я. — И, если ему и Хорьку повезёт, ты увидишь его завтра. Так что открой камин. А пока не мучайся, занимайся школой».
Пергамент некоторое время оставался чистым, но наконец на нём снова появились слова:
«Удачи. И спасибо, какими бы мотивами ты ни руководствовался».
«Теми же, что и ты», — ответил я и свернул пергамент.
— Так, Минерву предупредили, — сказал я и воззрился на недорисованный план Министерства. — Теперь это...
Солнце уже коснулось верхушек деревьев в парке поместья, когда план был закончен и лежал на столе вместе с портключами.
— Нужно им объяснить, что для бравады случай неподходящий, — нервно говорил Люциус, кусая губы. — Иначе они попадутся...
— Не попадутся, — успокаивал я. — Смотри: план, портключи, Оборотное, мантия, мётлы, плюс сила Поттера и его фантастическое везение. У них всё получится!
— Хотелось бы... — сказал Люциус, и я прекрасно понимал, какая тяжесть лежит у него на сердце. Внезапно он настороженно прислушался к чему-то, держась за фамильный перстень, и разом смахнул пергамент с планом и кулоны в ящик стола. Через несколько секунд в дверь раздался стук. Мы переглянулись. На пороге стояла усталая Алекто, которая ничуть не удивилась, застав нас вместе.
— Люциус, Северус, — сказала она, прислоняясь к косяку. — Нужна ваша помощь.
— Что случилось? — спросил я, опять предчувствуя плохое.
Кэрроу печально махнула рукой и вздохнула:
— Барти...
84. ЛМ. Похороны
Из парадных дверей Мэнора массивный чёрный гроб выносили, по традиции, на руках. Барти лежал в нём на белом кружевном покрывале, какой-то непривычно тоненький, бледный, в строгом костюме и мантии. Руки ему сложили на груди в застывшем жесте покорности, а Амикус со скорбным лицом наколдовал пригоршни каких-то мелких синих цветов с едва уловимым запахом. Цветы лежали по краям гроба, на самом Барти, путались в его неровно подстриженной чёлке, и потёртый райвенкловский шарф, который Краучу обернули вокруг пояса, терялся на их фоне, только кисточки свешивались через край и покачивались в такт шагам.
Гроб несли Рабастан, Макнейр, Долохов, Амикус, Розье и, как ни странно, Скабиор. Следом за гробом Эйвери с побрякивающим мешочком рун на поясе нёс большую книгу погребальных стихов, за ним Алекто, то и дело прижимая к сухим глазам чёрный кружевной платок, левитировала громоздкую крышку гроба, и последними шли мы с Северусом.
Могила уже была готова. Мы медленно прошли по парковым дорожкам мимо аккуратных газонов с кустами волшебных роз Нарциссы, которые цвели целое лето, мимо фонтана, мимо двухсотлетнего вяза и углубились в парк. Остановившись у прямоугольной ямы, я вспомнил, как вырыл похожую «могилу» для Рона Уизли, и, несмотря на трагичность момента, усмехнулся.
Гроб бережно поставили на кучу земли, и Эйвери, встав в изголовье, открыл книгу на заранее заложенном месте. Однако читать он медлил. Мы стояли вокруг гроба и могилы и молчали, все десять человек. Предзакатный солнечный свет пробивался сквозь густую крону деревьев, тихо колеблющуюся от ветра; какие-то мошки стайкой кружили в тёплом воздухе там, где он казался золотым. Один луч застыл на мелово-бледном лице Барти с горькой складкой у губ. Эйвери откашлялся и неуверенно начал погребальную церемонию:
— Именем Одина и Фрейи. Именем Мерлина и Морганы. Прими, земля, сына своего Бартемиуса на веки вечные в лоно своё. Да пребудет с ним покой вечный, да обретёт его душа отдохновение от скорбей человеческих.
Голос его словно растекался в тягучем медовом воздухе, мошки всё кружили и кружили, листва слегка колебалась, и слова погребального заговора как будто продолжали звучать, уже будучи произнесёнными.
— Всё прощаем тебе, брат наш, ступай с миром, и прости нас за зло, тебе причинённое...
Я знал этот заговор наизусть, поэтому пропустил момент, когда Эйдан специальной формулой передал слово мне:
— Люциуса слово, — сказал он, и все взгляды устремились на меня. Но я не знал, что пожелать уходящему от нас. Наконец, после почти минутного молчания ответил:
— Пусть придёт мир в твою душу, Барти, — ничего более умного я не придумал. Крауч был мне неприятен даже сейчас.
— Уолдена слово, — распорядился Эйвери.
Макнейр медлил не меньше, чем я.
— Ты меня прости, ладно? — произнёс он, не глядя на гроб. — За тогда, в апреле. Ну, ты понял...
— Рабастана слово, — отчего-то охрипнув, обернулся к Лестрейнджу Эйвери.
— Жалко тебя, Барти, — говоря, тот не смотрел на гроб. — Не поверишь, но жалко, больше, чем себя самого...
— Ивэна слово.
— Спасибо, что ты такой, какой есть, — пробормотал тот, тоже отчего-то пряча глаза. — Хоть место тебе в психушке, уж не обессудь...
— Алекто слово, — повернулся Эйдан; ботинки оставили чёткие отпечатки в свежей земле.
— Пусть душа твоя исцелится, — глухо промолвила та, комкая платок. — Тебе это нужно, нужнее, чем всем другим. И у тебя ещё есть шанс...
— Амикуса слово.
— Пусть у тебя хватит сил встретиться с самим собой, — пока Кэрроу говорил, его глаза блестели золотым; впрочем, это мог быть свет солнца. — Ты справишься.
— Антонина слово.
— Говорят, смерть — обновление... — промолвил тот. — И я хочу, чтобы оно свершилось так, как следует.
— Северуса слово.
Тот не удержался от сарказма:
— В этот трагический момент не могу не напомнить всем о скоротечности бытия и надеюсь, что смерть влияет на мозги лишь благоприятным образом.
Я не стал толкать его локтём. Барти всё это заслужил.
— Скабиора слово.
Егерь поднял глаза от нутра могилы, которое внимательно изучал всё это время, и сказал, не ёрничая, с грустной улыбкой:
— Спасибо за венок, Барти. Я оценил.
Убедившись, что все присутствующие хоть что-то сказали, Эйдан снова открыл книгу.
— Во тьме земли пусть хранит тебя тьма извечная, пусть сердце твоё расцветёт и не увянет. Оставь прошлое и долги его. Во имя Одина и Фрейи, Мерлина и Морганы. Бартемиус Крауч, покойся с миром.
Шурша по траве и едва касаясь земли на бегу, в круг влетел Руди, растрёпанный, только в брюках и рубашке, ахнул, со всхлипом бросился к гробу, но стоящий ближе всех Макнейр перехватил его за пояс.
— Барти! — воскликнул младший Лестрейндж, совершенно не замечая гневного взгляда старшего. — Как же так?! Мне Хвост сказал — хоронят... Как же?! За что?!
С грохотом опустилась крышка гроба, безжалостно прищемив концы синего шарфа. Эйвери взял книгу под мышку, и они с Розье и Долоховым одновременно взмахнули палочками. Гроб плавно взмыл в воздух, завис над могилой и медленно опустился в неё, стукаясь о стенки. Я шагнул ближе, посмотрел на чернеющую внизу крышку, но в этот момент куча земли посыпалась на неё, и через минуту на месте могилы возвышался ровный холмик свежей земли.
Мы оглядели друг друга, все, кроме Руди, который, тщетно извиваясь в медвежьей хватке Макнейра, не отводил взгляда от могилы, — церемония подействовала удручающе на всех без исключения. Снейп отмер первым, впрочем, он и с самого начала был скептически настроен. Он скрестил руки на груди и строго спросил:
— Ну и долго ещё этот балаган будет продолжаться?
— Дай ему время! — воскликнула Алекто. — Мы не для того старались, чтобы ты сейчас всё испортил!
— Он не задохнётся там? — озабоченно спросил Эйвери, в то время как Рабастан шипел на брата, нарушившего постельный режим, а Скабиор стоял у холмика с почти мечтательным выражением лица.
— Начнёт задыхаться — я почувствую, — сказал Амикус, опускаясь навзничь на траву. Долохов, правильно догадавшись, снял мантию, постелил для Алекто.
Картина была жутковатой: брат и сестра лежали на земле по обе стороны от могилы, точно так же, как Барти, скрестив руки на груди. Мы все на всякий случай отошли подальше, но никто не уходил. Макнейр, отведя Руди в сторону, что-то ему втолковывал, впрочем, было понятно, что именно. Я прислонился спиной к дереву, не заботясь о сохранности траурной мантии. Наложить Обливиэйт на десять человек сразу сложно, но вполне вероятно. Всего лишь чуть-чуть подправить память, и из «радикальной психотерапии», как выразился Северус, похороны превратятся в настоящее погребение. Вложить в чужие головы воспоминание об Аваде разгневанного Лорда, настигшей Барти, — и холмик останется нетронутым, а безумец последние минуты своей жизни проведёт в ужасе и мучениях, по-прежнему парализованный заклятием, не в силах ни кричать, ни двигаться... Месть, достойная Малфоя...
Я покрепче перехватил трость, и в этот момент моего рукава осторожно коснулась ладонь Северуса — и когда он подошёл?
— Люци, я же просил... — тихим шёпотом произнёс он, не глядя на меня. Выдержка покинула меня: я вздрогнул.
— Не читай мысли! — прошипел я яростно. — Эта сволочь заслужила и большего!
— Я не читаю, — спокойно ответил он, как будто не видел сейчас в моей голове, что именно я хочу сделать. — Но есть настоящий виновник. А мы ничего не делаем... Легко отыграться на слабом. По-слизерински, конечно, не спорю...
Я вырвал руку, отступил, но ничего не сказал. Конечно, он был прав, а я просто сходил с ума, не в силах подловить Фенрира. Может, прислать за ним домовика, так же, как за Уизли? Но как замести следы?
— Ты думаешь, то, что его закопали в могилу, поможет? — спросил я, немного
