Начальник рассмеялся.
– Да нет. Вы не о том подумали. Банан, потому что желтый, а не потому что «голубой». Гепатитом переболел. А так, парень как парень. Занозистый, правда. Он был осужден за разбой.
– А у вас есть его координаты?
– Возьмите в картотеке, – пожал плечами начальник. – Я лично письма ему писать не собираюсь.
– Я тоже, – заверил Грановский. – Просто у меня появилась идея…
Банан и вправду оказался желтолицым молодым человеком. Если не брать во внимание странный цвет лица, о его нездоровье было бы трудно догадаться. Высокий, крепкий, с густой порослью на широкой груди, он подозрительно разглядывал нежданного визитера. Через полуоткрытую дверь спальни была видна неприбранная кровать, на которой в непринужденной позе развалилась полногрудая блондинка.
– Так зачем, говорите, вам понадобился Данилкин?
Грановский вздохнул. Придется в третий раз объяснять этому экзотическому фрукту причину своего появления. Или этот парень глуп, как баран, или же он осторожен, как вражеский шпион.
– Я являюсь адвокатом семьи Данилкиных. Вот, взгляните сюда. Это мое удостоверение. – Семен Иосифович сунул под нос молодому человеку красные корочки. – Отец и мать Александра скончались при трагических обстоятельствах. Теперь идет речь о наследстве. Ваш приятель может получить неплохие деньги. Загвоздка лишь в одном – его родной сестре ничего не известно о местонахождении брата. Вы можете мне помочь?
– А ему на какого лешего это нужно? – раздался из спальни визгливый голос. – Степа, малыш, тебе все равно ничего не отколется. Возвращайся в постель. Я уже перегрелась от возбуждения.
– Ты заткнешься или нет? – взвился Банан. – Житья от этих баб нет! Тут речь о кореше идет, а она лепит какую-то чушь.
Он с силой захлопнул дверь спальни.
– Не обращайте внимания, – хмуро сказал он адвокату. – Мне не нужно от вас никакого вознаграждения. Дело в том, что я не знаю, где сейчас находится Данилкин. У нас с ним односторонняя связь. Он знает мой домашний телефон, а я его – нет.
– Хотите сказать, он скрывается?
– Нет. С чего вы это взяли? Просто жилья постоянного у него пока нет, как, впрочем, и мобильного телефона. Он гол как сокол, насколько мне известно.
– Почему же он тогда не возвращается домой? – удивился Грановский.
– Потому что у него нет дома, – криво усмехнулся Степан. – Знаете, почему я вам не поверил? Все очень просто. Его милые родители и отличница-сестра отказались от него, как от прокаженного. Если бы я ему не помогал, он опух бы от голода. Сомневаюсь, чтобы эти жмоты оставили ему хоть ржавый гвоздь.
– В чем-то вы правы, – подтвердил адвокат. – Я не буду раскрывать вам все тонкости этого дела, скажу лишь одно. Не всегда люди наследуют по завещанию. Часто они являются наследниками по закону. Именно так произошло с вашим приятелем. Его родители были сравнительно молоды, поэтому не рассчитывали на скорую смерть. Завещания они не оставили. Стало быть, их дети – примерная дочь и сын-зэк – наследуют в равных долях оставленное имущество.
– Значит, есть справедливость на белом свете.
– Можно и так сказать, – легко согласился адвокат. – Но как же быть с моей маленькой просьбой?
– Сделаем так, – решился Банан. – Как только Данилкин объявится, я сразу же передам ему номер вашего телефона. Дальше дело за ним. Только, я думаю, вам ждать придется долго.
– Малыш!!! – раздался плаксивый голос.
– Иду!
Банан поспешил выпроводить адвоката за дверь.
«Итак, ждать придется долго. Когда он появится… И появится ли?»
Ожидание – это время. Время – враг Дубровской…
Лиза чувствовала себя неуютно под пристальным взглядом стальных глаз королевы. Ноги словно приросли к полу, и в коленях ощущалась мелкая противная дрожь. Девушка старалась не показывать страха, но это, по всей видимости, ей удавалось плохо. Вот уже несколько минут она тщетно пыталась понять суть простого вопроса.
– Ну и как насчет дачек?
– Простите?
– Ты что, глухая? Где твои дачки?
– Вас интересует моя дача?
– Вроде того.
– А… – Дубровская улыбнулась. Наконец-то до нее дошло. – Моя дача расположена в десяти километрах от кольцевой автодороги «Меридиан», на берегу живописного озера. Там чудесная природа…
Регина почему-то хмурилась. Взглянув на свою подругу, тощую рыжую девицу по прозвищу Верста, хозяйка камеры коротко приказала:
– Переведи. Ни черта не понимаю, что она несет.
– Да что тут понимать, Регина? Крошка рассказывает тебе про садовый кооператив «Петушки».
– А какого лешего мне делать в ее саду? Я что-то не въезжаю, она против меня баранки гнет? Мне это понимать как бойкот?
По тону королевы было понятно, что над головой неискушенной Елизаветы сгущаются грозовые тучи. Молния уже блеснула, через несколько секунд грянет гром, и, если она не позаботится об укрытии, ей достанется по полной программе. Поэтому девушка поспешила обратиться к Версте:
– Я ничего не поняла. Но я против бойкота. Переведите ей, пожалуйста.
Рыжая девица меланхолично взглянула на Дубровскую и, не переставая катать во рту жвачку, сообщила королеве:
– Регина, эта бэби не гнет пальцы. Она – просто дура.
В другой раз и в другой обстановке Елизавета непременно бы оскорбилась, услышав данную ей характеристику. Но сейчас она радостно кивнула головой.
Королева расслабилась.
– Передай ей, что дачками принято делиться, а не хавать круассан у себя под подушкой.
– Неправильно употреблять продукты, полученные из дома, в одиночку, – сделала литературный перевод Верста. – Нужно угощать других. Поняла?
– Ага, – ответила Дубровская. – А что на тюремном жаргоне означает «круассан»?
– Это такой французский рогалик. Подается к кофе.
– Усекла, – озадаченно молвила Елизавета.
Кто бы мог подумать, до чего изысканны бывают тюремные завтраки! Она собиралась было вернуться на свое место, но королева остановила ее жестом:
– Я вижу, ты много времени проводишь с Мартой.
Дубровская кивнула головой.
– Если не хочешь неприятностей на свою задницу, держись от нее подальше.
Лиза открыла рот. Машинально, в поисках разъяснения, она обернулась к Версте. Но та не спешила переводить.
– Это мне не нравится, – изрекла королева. – А теперь можешь идти…
Девушка вернулась на свое место. Она улеглась на нары и уставилась на трещину в потолке. В голове царил хаос.
Итак, Регина сделала ей предупреждение. Ей не нравится то, что она общается с Мартой. Как это понимать? Разгадка напрашивалась сама собой.
– Эй, проснись!
Кто-то ласково гладил волосы Дубровской. В первые мгновенья, где-то на границе между сном и реальностью, ей снова почудилось, а это бывало уже не раз, что она – дома, что мягкие нянюшкины руки нежно касаются ее лица. Она втянула носом воздух, ожидая уловить неповторимый аромат домашней выпечки, но почувствовала лишь спертый дух помещения, набитого десятками полуобнаженных тел. Рядом с ней стояла Марта.
Лизе с трудом удалось скрыть разочарование.
– Ну, не хмурься. Я принесла тебе хорошие новости, – сообщила подруга.
Девушка подскочила на месте.
– Меня выпускают?!
– С чего ты взяла? – удивилась Марта.
Действительно, с чего? Хорошие новости, по мнению Лизы, могли быть связаны только со свободой.
– Сейчас ты пойдешь звонить домой. С кем надо, я уже договорилась. Ну, разве я не все делаю для своей девочки?
– Спасибо, Марта, – смущенно пробормотала Дубровская и, игнорируя протянутую ей руку, спустилась вниз самостоятельно.
Слов нет, подруга была заботлива по отношению к ней. Но Лизу немного коробили постоянные знаки внимания, на которые Марта не скупилась. Угощая девушку домашними разносолами, женщина садилась рядом. Она подавала ей самые вкусные кусочки и с умилением следила за тем, как та уплетает за обе щеки. Она восхищалась густыми волосами Дубровской и как-то, попросив разрешения, сама расчесала и уложила их в новую прическу. Она постоянно теребила девушку: то нежно обнимала ее за талию, то щекотала ее, то целовала в щеку.
– Ты – моя сладкая девочка! – приговаривала она и, заметив смущение подруги, оправдывалась: – Ты для меня как дочь!
Лиза корила себя за черствость, но поделать с собой ничего не могла. Ее мать, будучи особой экспрессивной, тем не менее не особо приветствовала подобные телячьи нежности.
Вот и сейчас, получив от Марты уникальную возможность связаться с родными, она, помимо благодарности, испытывала еще и неловкость. Поцеловав подругу в щеку, она посчитала долг оплаченным и поспешила к выходу, где ее дожидалась строгая дама в форме…
В распоряжение Елизаветы предоставили старенький телефонный аппарат в одном из кабинетов оперчасти. Но когда в руке Дубровской оказалась трубка, ей почудилось, что отворились окна и сладкий воздух свободы ворвался внутрь казенного помещения. Она может общаться! Странно, но раньше обычный телефонный разговор не вызывал у нее такой эйфории. Даже когда она говорила с Андреем… Кстати, вот кто ей сейчас нужен!
