подумал: да что в них? Они же просто желтые. Стоило из-за них отца мучить… Они же просто желтые. И все….
— Где ж вы их увидели?
— Когда отец Илюшке-ювелиру отдавал…
— Так, значит, они у отца были? — удивился Кусаков.
— Ага. Он их на сохранение взял и еще там кой-чего: колечки, цацки разные… Он отдает все это Илюшке и говорит: «Чего ж ты столько лет не приезжал? Я уж думал, тебя в живых нету.» А Илюшка ему: «А я, Василь, думал, что моих вещей давно нет. Ведь голод был…» Тут мать как заголосит. Схватила меня, прижала. Илюшка побледнел, смотрит на меня, на одного… И сам заплакал.
Под ними вновь, сквозь несущуюся белую мешанину снега, прорывались черные гребни волн, словно стараясь достать хрупкую машину, сбить, утопить.
А там, далеко на пирсе, стоял санитарный «рафик». Колеса его замело пургой выше осей.
В операционной было все готово. На маленьком столике разложены блестящие инструменты, бинты, марлевые тампоны. Рядом с операционной, в сестринской, высокий, костистый профессор Романов гонял чаи с анестезиологом. Заглянула старшая медсестра Маргарита Евграфовна и на немой вопрос Романова отрицательно покачала головой.
— Еще раз справьтесь, — настойчиво сказал Романов. — И вообще не отходите от рации.
— Да смысл-то какой! — медсестра даже руками всплеснула: — Вот же передали: второй раз летают, а найти не могут!
— Беда с этой техникой! — Профессор в возмущении забылся, обжег чаем рот, от чего возмутился еще больше: — Просто черт знает что! Наизобретали, понимаете, всякой пакости!.. А вот где надо, там извольте радоваться! — Профессор вскочил, смаху хлопнул себя по бедрам. — Там, понимаете, ерунда! Что вы стали, уважаемая Маргарита? Вам у рации надлежит быть!
Старшая медсестра круто повернулась и вышла.
— Отчего же так получается? — после долгого молчания спросил Кусаков. — Один себя не жалеет, здоровье все за товарища отдает… А другой людей мучает, убивает даже… И что надо делать, чтоб таких псов не было?
— Если бы знать наверняка, — грустно улыбнулся Шульгин.
Шульгина внезапно вжало в спинку сиденья — это Кусаков с радостным воплем подал на себя ручку «шаг-газ». Совсем близко он увидел зеленую ракету, а в следующее мгновение из тумана и снежной круговерти неожиданно вынырнул корабль, и Кусаков едва успел резко задрать вертолет вверх.
Шульгин видел, как на палубе «Витязя» усталые люди мужественно боролись со льдом. Скалывали ломами, аварийными топорами, поливали горячей водой из брандспойтов. Увидев вертолет, закричали, замахали руками.
Кусаков расчетливо развернул машину и пошел на снижение.
— Сейчас мы его, — приговаривал он, — сейчас…
Зависнув над кормой, где был свободный от надстроек пятачок, он стал маневрировать, заваливая машину то вправо, то влево, стараясь угадать ритм корабельной качки. Шульгин приготовился — положил на колени чемоданчик и взялся за ручку двери.
Гаркуша подле Королева набивал битым льдом из ведра резиновый пузырь. Улыбался.
— Порядок, Миша. Теперь полный порядочек! — И фельдшеру: — Быстро к вертолету! И с доктором — сюда!
Макснмыч бросился к двери, на ходу натягивая куртку.
— Доктор?.. — едва слышно прошептал раненый. — Значит, буду жив…
— Вертолет Кусакова совершает посадку на борт «Витязя», — радостно сообщил радист капитану Нечаеву.
— Передай-ка Кусакову, капитан Нечаев, мол, благодарит. И коньяк с меня.
Кусаков внезапно дал газ и ушел от корабля в сторону.
— Не получается, — сказал Кусаков, отирая рукавом мокрое лицо, и невнятно выругался.
— Как это не получается? — изумился Шульгин.
— Вот так! — выкрикнул взбешенный собственной неудачей Кусаков. — Не видишь, черт тебя дери, какая болтанка!
Вертолет снова зашел над «Витязем». Кусаков, напряженно следя за курсом, жестами показал Шульгину, как перенести небольшую лебедку у двери в рабочее положение, как прикрепить к стальному тросу оранжевое пробковое кресло.
Шульгин сделал все, что велел летчик, и приподнялся, намереваясь в это кресло пересесть.
Кусаков дернул его за рукав и силон усадил обратно. Перегнулся через Шульгина и, открыв дверь, осторожно опустил кресло за борт.
Шульгин хотел ответить ему так же резко, но сдержался и промолчал, глядя, как кресло стремительно закрутилось, как ветер стал швырять его из стороны в сторону на всю длину троса. Кусаков, стиснув зубы, совершал какие-то замысловатые движения рычагами, стараясь как можно более плавно опустить кресло на палубу. Но… новый порыв ветра подхватил оранжевый квадратик и с необыкновенной силой грохнул его о надстройку — кресло разлетелось вдребезги.
Кусаков взглянул на побледневшего Шульгина.
— Торопливость хороша, — Кусаков вздохнул, — при ловле блох!
11.43. Кусаков попытался сесть еще раз. Чуть не срубил мачту впитом и снова поднялся.
— Нет, — сказал Шульгин, отвечая своим мыслям. — К чертовой матери такую работенку. Лучше уж мешки буду грузить на пирсе или в деревню поеду…
Кусаков не ответил. Закусив губу, он зашел над кормой корабля и… Опять промахнулся.
— Вот все кончится, — продолжал Шульгин, — и баста. Не верите? — Он протянул Кусакову руку ладонью вверх: — Поспорим?
— Что кончится-то? — сквозь зубы, сдерживая бессильную ярость, проговорил Кусаков.
— Как что? — Шульгин недоуменно посмотрел иа Кусакова. — Сесть-то надо…
— А лечь ты не хочешь?! — взорвался Кусаков. — В гроб! Или на дно? На пару со мной и еще сколько-нибудь из них, — он ткнул пальцем в направлении «Витязя», — с собой прихватить? Этого ты добиваешься, да?!
— Не сметь кричать! — вдруг заорал Шульгин и изо всей силы стукнул себя по колену. — Летчик, понимаете, называется! — Шульгин, морщась, погладил ушибленное колено. — Истерики, понимаете, как баба, закатывает.
— Нельзя ли повежливей? — насупился Кусаков. — Я все-таки при исполнении…
— Да и я все-таки не на пляже…
— А на пляже хорошо, — вдруг мечтательно улыбнулся Кусаков, — девушки… Пиво…
Кусаков вслушался в наушники и стал серьезным.
Шульгин напряженно смотрел на него.
— Вас понял, отбой! — сказал Кусаков и посмотрел на Шульгина: — «Витязь» просит срочного хирургического вмешательства. Плоховато парню.
— Ну вот… — Шульгин развел руками.
— Что — «вот»! Что — «вот»-то?! — снова повысил голос Кусаков, но, взглянув на Шульгина, добавил примирительно: — Что я — не понимаю, что ли?.. Там человек и все такое… Но и ее понять нужно, — он постучал пальцем по приборной доске. — Это машина. Не может она на энтузиазме, не получается у нее. Она же просто расшибется. И — все.
— Расшибиться можно, — помолчав, сказал Шульгин, размышляя о чем-то своем. — Да-а… А если
