упорно игнорировала взгляд хозяина.
– Ну-ну, – многозначительно произнес Константин. – Пока оставим все как есть. Но если подобное повторится, разговаривать мы будем по-другому.
Неизвестно, к кому была адресована угроза, но Мария разом сникла, а домработница заработала тряпкой еще быстрее.
– Айда наверх, – скомандовал Кротов, обращаясь к жене. – Надеюсь, теперь нам никто не помешает.
Мария, как загнанная кляча, поплелась по лестнице, едва не наступая на подол своего махрового халата. Домработница смотрела ей вслед, но ничего не могла предпринять. Она и так сделала много…
– Так вас выгнали с работы? – затаив дыхание, спросила Лиза.
– Пока нет. Хорошую прислугу найти в деревне трудно, поэтому хозяин решил оставить меня в покое.
– И что вы собираетесь предпринять дальше?
– Ничего! – неожиданно окрысилась Варвара. – Мне работа дорога. Теперь очередь за вами.
– Но я-то что могу сделать? – растерялась Лиза. – Еще раз позвонить в милицию? Но вы же поняли, Мария ни за что не даст показания против своего супруга.
– Кто из нас адвокат? – зло спросила Варвара. – Вот вы и подумайте.
– Но это не адвокатское дело! – возмутилась Дубровская.
– Думайте, – приказала она. – Вам еще заказать колу, или как?
…Павел Майков равнодушно вертел в руках телефонную книжку Эммы. Напротив него сидела взволнованная девушка, жена фармацевта Мерцалова, и сбивчиво рассказывала о результатах собственного расследования. Логики в ее рассуждениях не было никакой, поэтому следователь давно уже потерял нить повествования и уныло глядел на часы, равнодушно отсчитывающие последние минуты его обеденного перерыва.
«Ну, почему все женщины мнят себя великими сыщицами? – рассуждал он. – Может, эту моду ввела незабвенная Агата Кристи, явившая миру свою нудную старуху Марпл? Насколько было бы проще, если бы женщины занимались теми вещами, которые удаются им намного лучше. К примеру, воспитание детей и приготовление пищи». Воспоминания о вкусном борще в служебной столовой не добавили ему хорошего настроения, и он довольно грубо прервал посетительницу: – Не понимаю, какое значение для следствия может иметь тот факт, что Константин Кротов избивает свою жену?
Елизавета обиженно округлила глаза, вероятно, сообразив, что последние сорок минут она общалась сама с собой.
– Я же говорила вам, – начала она. – В предсказании Эммы точно была описана болезненная страсть Константина. Помните про беса, сидящего внутри?
– Ну, и что из этого?
– А то, что Кротов занимает видное положение в обществе и для его репутации губительны подобные слухи. Представьте, как обрадуются злопыхатели, когда на первых страницах газет появятся следующие заголовки: «Сексуальные утехи известного телевизионного магната», «Садизм по-кротовски», «С плеткой по жизни»?
– Желтая пресса может много чего написать, – отмахнулся Майков. – Стоит ли обращать внимание на бульварные газеты? Кроме того, для людей размаха Константина Кротова подобные слухи только реклама. Так сказать, прививка популярности.
– Я не совсем с вами согласна. Кротов сейчас делает первые шаги в политике, и достоверные сведения о том, что он ломает жене нос и тушит о ее ягодицы сигареты, поставят его в крайне затруднительное положение. Боюсь, что после этого ему не останется ничего, кроме как организовывать примитивные шоу на телевидении.
Павел Майков был вынужден признать, что определенная логика в доводах Елизаветы прослеживалась. Но самолюбие не позволяло ему сделать это вслух, поэтому он продолжал упрямиться.
– Ну и что вы предлагаете? – напустив на себя безразличие, спросил он.
– Провести освидетельствование Марии Кротовой и установить наличие на ее теле следов регулярных издевательств, – невинно сообщила Дубровская.
Нет, определенно эта девица была глупа! Она не видела ничего дальше своего вздернутого носа. Надо же такое посоветовать! Бросить вызов такому известному человеку – это все равно что против ветра плевать. А кто, спрашивается, будет отвечать за последствия? Не эта же пигалица с вытаращенными от возбуждения глазами?
Но Майков сдержал себя.
– Наличие на теле супруги Кротова синяков и шишек не состоит в прямой причинной связи с расследуемым убийством, – внушительно сказал он. – Да меня его адвокаты в порошок сотрут. С чего вдруг я лезу в личную жизнь людей, которые даже не являются обвиняемыми по нашему делу?
– Да, но ведь вы вправе провести такое следственное действие в отношении свидетеля убийства? – упрямо настаивала Лиза.
– Конечно, если только это поможет его раскрыть.
– А вдруг вы потом сможете обосновать мотив убийства?
– А вдруг не смогу? Что тогда?
– Но надо же хотя бы попытаться!
– Мне эти попытки могут дорого стоить.
– Как же вы тогда собираетесь отыскать убийцу Эммы?
Хороший вопрос! Действительно, как? Майков понимал, что уголовное дело медленно, но верно идет к своему логическому финалу – к приостановлению. Следы убийцы затерялись во мраке, и с этим, увы! ничего поделать было нельзя. Конечно, он предпринял все, что требовалось по закону: осмотрел место происшествия, допросил свидетелей, произвел необходимые экспертизы. Судебные медики не сказали ничего нового, кроме того, что было и без того известно следствию. Смерть Эммы наступила в результате перелома теменной кости, образовавшегося от удара краем обуха топора. Кстати, тот самый топорик, который незадачливая Мария носила в руках, был также предоставлен специалистам. Кроме отпечатков пальцев Кротовой и следов томатного кетчупа, ничего не обнаружилось – ни крови, ни волос потерпевшей. Стало быть, орудие преступления, аналогичный топорик, следовало искать в другом месте. Но где?
Уголовное дело вязло в трясине догадок, домыслов и слухов, а бедный следователь боялся взять верный след. Куда ни кинь – всюду клин. Так кратко можно было охарактеризовать ситуацию, в которой он оказался. Громкие фамилии фигурантов внушали Майкову священный трепет. Его ужас только усиливался при мысли о том, что он может потревожить своим подозрением влиятельного человека, а после того, когда дело подобно мыльному пузырю лопнет, за его собственную судьбу никто не даст и ломаного гроша. Поэтому сведения, сообщенные Дубровской, он встретил без всякой радости, скорее с подозрением. Связываться с Константином Кротовым было хлопотно и малоперспективно. Бизнесмен кичился полезными связями на самом высоком уровне и обид не прощал. Заявлять ему открыто о некоторых «вольностях» в его отношениях с супругой мог только законченный идиот. Павел Майков себя таковым не считал. Он привык действовать наверняка и без всякого риска. Поэтому он предпочел бы проверить информацию, а потом уж решать, что с ней делать. Зачем вызывать на себя гнев Кротова, если это можно сделать тихо, в обход? Кажется, у него даже появилась дельная мысль…
– Не хотите ли чаю? – весело спросил он Дубровскую.
Та, озадаченная резкой переменой в настроении следователя, только кивнула головой. Откуда ей было знать, как раздобыть нужные сведения? Ведь помочь Майкову должен был тот, кто изначально отказал в помощи Елизавете. В том, что Павел Грек это сделает, следователь знал наверняка…
Известный хирург нервничал. Это было видно по тому, как дрожали его изящные, длинные пальцы, в которых он держал сигарету. По всей видимости, врач не был рабом пагубной привычки и к курению относился равнодушно. Но сигарета давала шанс расслабиться, а заодно и рассеять внимание следователя. Поэтому он изредка подносил ее к губам, неглубоко затягивался и часто сбрасывал пепел в пустую банку из-под кофе.
– У нас есть сведения, уважаемый Павел Алексеевич, о том, что вы используете свое ремесло в антиобщественных целях, – начал беседу Майков.
– Боюсь, я не понимаю, о чем речь, – ответил хирург. Тогда он казался спокойным и даже улыбался своей ленивой, снисходительной улыбкой. – Я осуществляю свою деятельность строго в рамках закона.
– Всегда? – с ехидцей спросил следователь.
– Разумеется.
– Можно полюбопытствовать, кто ваши клиенты?
Грек пожал плечами:
– Различные люди: актеры, певцы, просто богатая публика – словом, все те, кому небезразлична собственная внешность.
– Нельзя ли сказать конкретнее?
– Видите ли, существует понятие врачебной тайны, профессиональной этики, наконец. Если я буду распространяться о том, какую операцию сделал себе известный бизнесмен и сколько литров жира я откачал у знаменитой певицы, моей карьере придет конец. И это справедливо, в конце концов. Люди доверяют мне не только свое тело, но и тайны, которые я обязан хранить.
– Вот именно об этих тайнах мне и хотелось с вами поговорить.
– Боюсь, это невозможно. Я думал, что объяснил доходчиво…
– Вполне. Но существуют ситуации, когда ваше молчание само по себе является преступлением.
– Не понимаю.
– Сейчас поймете. Предположим, к вам обратился преступник. Причем это вам доподлинно известно. Он просит изменить внешность, чтобы уйти от ответственности. Ваши действия?
Грек заерзал на месте. Он полез зачем-то в нагрудный карман и вытащил оттуда носовой платок. Затем, раздосадованный, пихнул его обратно.
– Вы позволите? – он указал на пачку сигарет, которые лежали на столе следователя.
– Пожалуйста, – отозвался тот. – Берите, но у меня не самый дорогой сорт.
– Чепуха, – сказал хирург. – А огоньку?
– Конечно.
Следователь чиркнул зажигалкой. Грек закурил, слегка закрыл глаза, словно вообще забыл о том, что ему задали вопрос. Майков терпеливо ждал. За окном прозвенел трамвай. Рабочий день кончился. Люди спешили домой.
– Я должен обратиться в правоохранительные органы, – сказал наконец хирург.
– И всегда вы это делаете?
– Случалось. Но, видите ли, врач – это не медиум и не провидец. Откуда ему знать, что помощи просит преступник? По вполне понятной причине, это лицо не спешит с исповедью. Зачем ему говорить, что он скрывается от милиции? Он находит банальное объяснение – его не устраивает собственная внешность, только и всего.
Хирург хотел стряхнуть пепел, но пальцы, его ловкие, проворные пальцы, творившие чудеса на операционном столе, почему-то задрожали. Может, в
