Сашка.
– То есть ты этим вопросом специально не занимался и связей между ними не проверял? И возможность знакомства врачей друг с другом – тоже? – задумчиво проговорил Андрей.
– А у меня были поводы? – язвительно спросил Амбросимов.
– Ладно. Тюрикова пока оставим, а Кострюкова – срочно проверить! Слишком уж много совпадений, ты же не дурак, чтобы в них поверить?
– Не дурак. А только, не встреться мы с тобой вчера, разминись минут на пять, ты бы сейчас здесь не умничал! Или – не вспомни я это дело, а так, кивни тебе: «Привет, мол, друг сердечный», и опять-таки остался бы ты со своими фондами в обнимку, – назидательно поднял палец щуплый маленький Амбросимов. – А вообще я в совпадения не верю.
Андрей с ответом как-то не нашелся, но и мнения своего не изменил.
Глава 27
– Не было в этой больнице никакой Алферьевой, – зло процедил сквозь зубы ввалившийся в кабинет Андрея потный взъерошенный Амбросимов.
– То есть как – не было? – растерялся Андрей.
– А так. Ни зимой, ни летом, ни весной, ни осенью. Они для меня там всю базу данных прошерстили, – ставя стул к самому вентилятору, сообщил Амбросимов. – Нет там Алферьевых, и все тут.
Андрей молча смотрел на приятеля. Ошибки быть не могло, он уже беседовал с коллегами Алферьева по работе, и те совершенно точно подтвердили, что жена его умерла именно в пятьдесят третьей больнице. Кстати говоря, Алферьев из сто одиннадцатой больницы уже уволился, не дожидаясь окончания расследования, и, как удалось выяснить Андрею, теперь трудился в детской онкологической больнице, которую городские власти как раз собирались в ближайшее время эвакуировать за город. Впрочем, Алферьев тайны из этого не делал, перед уходом устроил для коллег прощальное чаепитие и оставил им свои новые рабочие координаты, на всякий случай. В больнице его любили и сотрудники, и пациенты, персонал вспоминал его исключительно добрым словом, уходом его все были искренне огорчены. Даже завотделением.
Причину своего ухода он объяснил просто: всю жизнь проработал с детьми и теперь никак не может привыкнуть к исключительно взрослому окружению, а в детской онкологической, в связи с предстоящим переездом всей больницы, очень нужны сотрудники. Потому что многие из старых работников начали в связи с переездом клиники увольняться. От такого поворота событий у Андрея лишь еще противнее стало на душе. Под кого он копает? Что ему так далось чужое нераскрытое дело? Его-то расследование под нажимом руководства все же завершилось.
Но так уж он был устроен, что не мог оставить все как есть, не докопавшись до правды. Хоть она и обещала быть горькой.
– Слушай! А ведь у них могли быть разные фамилии! – встрепенулся вдруг остывший и сразу же подобревший Амбросимов. – Живо, звоним в паспортный стол, пусть посмотрят, какая у нее была фамилия! – Выкрикнув эту фразу, Сашка вскочил с места и, обежав вокруг стола, сам набрал телефонный номер.
Андрею оставалось лишь ждать. Вот за это он всегда и любил приятеля – за отсутствие умственной лени и за предприимчивость.
– Ну, точно! Лоншакова Евгения Дмитриевна! И дата ее смерти есть: двадцать шестое декабря, – радостно помахал бумажкой в воздухе Саша. – Только я уж в больницу больше не поеду. Позвоню девчонкам, пусть сами пробьют, а для меня потом официально справочку оформят. Ну? Что я тебе говорил?! – победно поглядывая на приятеля, спросил маленький шустрый Амбросимов. – Эх ты, Фома неверующий, надо внимательнее относиться к сыщицкой интуиции!
Последнее замечание прозвучало как-то неуместно, без всякой связи с происходящим. Но, вероятно, в голове у Амбросимова родилась и укоренилась некая версия происшедшего, согласно которой именно он, Саша, настаивал на связи Алферьева с Кострюковым и был уверен в том, что связь эту он обнаружит, а Андрей всячески подобной вероятности противился. Но разбираться в том, что именно происходит в голове у приятеля, Андрей не собирался, посчитав эту проблему несущественной, к тому же у всех у нас свои странности. Он полностью сосредоточился на деле.
– Есть! Жена Алферьева поступила в дежурство Кострюкова! Завтра же рвану в больницу, выясню, были ли какие-нибудь разбирательства в связи с ее смертью, – записал что-то в свой блокнот Саша.
«Ну вот, – без всякой радости подумал Андрей, – так я и знал…»
– Теперь надо выяснить все о связи Алферьева с Тюриковым, – мрачно заметил Андрей, глядя на довольного Амбросимова.
– Так ты и впрямь думаешь, что это он их всех порешил? – теряя боевой задор, с сомнением спросил Амбросимов.
– А ты думаешь как-то иначе?
– Ну, не знаю… А каков мотив? Ни с Тюриковым, ни с третьим трупом у Алферьева никакой связи нет. Я так думаю, – тут же поправился Саша. – Кроме жены, насколько я знаю, все родственники Алферьева живы?..
– Ты забываешь, насколько близко он принимает к сердцу чужие несчастья. Его доброе отзывчивое сердце не может оставаться равнодушным к чужой беде, потому он и аферу с фондами раскусил, что пытался людям помочь. Человека срочно к операции нужно готовить, а к нему с какими-то бумажками лезут! Другой бы плюнул и мимо прошел – мало ли своих дел? А Алферьев не смог.
– То есть ты думаешь, что он в мстителя превратился? Этакий Робин Гуд в белом халате, защитник сирых и обездоленных?
– Я думаю, что после смерти жены у него начались проблемы с психикой, и убийство Кострюкова в норму ему прийти не помогло, скорее наоборот, выпустило джинна из бутылки. Да еще, как назло, единственный родной человек, его дочь, уехала с мужем в Англию. Он, по сути, остался один на один со своей утратой.
– Слушай, Андрюха, не для протокола: зачем тебе понадобилось все это ворошить? Мало других подвигов? Чего ты прицепился к этому деду? – Амбросимов сидел на краю стола и пристально смотрел в глаза друга живыми и пытливыми глазами, исполненными укоризны.
– Ты в своем уме?! – строго спросил Андрей. – Он пять человек убил! Убил! Понимаешь? Раньше за это вышку давали.
– Ну, во-первых, это еще не доказано. Во-вторых, как ты сам понимаешь, на совести этих деятелей тоже грехи имеются. И, возможно, не менее тяжкие. Сколько народу по вине твоего Котляра на тот свет отправилось?
– Двое.
– Вот! Может, тормознем, пока не поздно? Побеседуем с Алферьевым неофициально, в больничку его положим – подлечиться. Так-то он мужик вменяемый. Даже очень.
– Ты что, психиатр, его вменяемость устанавливать? А если у него завтра еще что-нибудь перещелкнет в голове и он начнет всех подряд крошить? – постарался отбросить эмоции Андрей. – Людей в магазине, взявших с полки понравившийся ему товар, дворников – за плохо убранные лестницы, парикмахеров – за неудачные стрижки, сотрудников правоохранительных органов, не проявивших должного рвения при раскрытии преступлений и отправивших в тюрьму невинных жертв, оставивших безнаказанными истинных преступников.
– Не перегибай, – поморщился Саша.
– А чего ты от меня хочешь? Чтобы я пожалел его? – сменил тон Андрей, отбросив излишнюю браваду. – Да, мне его жаль и, возможно, не меньше, чем тебе, а то и больше! Но сам подумай: как мы с тобой будем спать по ночам, если его состояние действительно обострится? Ведь у каждого из убитых были семьи, дети, родители. Им-то каково? А если он ошибся и кто-то из убитых был невиновен?
– Ладно. Не кипятись. «Работа у нас такая…» – напел Саша. – Начнем искать улики. И, кстати, что с Тюриковым-то делать будем и с третьим, с Полушкиным, как их к Алферьеву привяжем? – выдержав продолжительную паузу, спросил Амбросимов.
– Надо узнать для начала, не умирали ли у них пациенты в последние полгода перед их смертями? Если умирали, разыскать их родственников и начать проверку связей, Алферьев мог узнать о случившемся через
