третьих лиц. Так что – приступай.
– «Приступай»?! Я?!
– А ты думал, я за тебя твои дела расследовать буду? Нет уж, голубчик, я тебе и так все на блюдечке с голубой каемочкой преподнес. Мне еще с Бурмистровым и Котляром разобраться надо!
Глава 28
Следующие две недели Андрей работал, что называется, на износ. Отчего-то ему не хотелось лишний раз подключать к делу своих сотрудников, даже Окунькова он старался занять поручениями так плотно, чтобы не возникло соблазна втянуть его в расследование. Андрей уже понимал, что идет по верному следу и ошибки быть не может, и все же глубоко в душе он надеялся, что это недоразумение как-то разрешится.
Ему нравился Алферьев, он не хотел в нем разочаровываться, придумывал для него тысячи оправданий, и все же настал день, когда они с Амбросимовым получили ордер на его арест. Андрей знал, что с момента перехода Алферьева на работу в детскую онкологическую больницу прошло уже несколько недель, и опасался, что этот переход состоялся неспроста, поэтому откладывать его задержание было просто опасно. Хотя… Андрей тяжело тряхнул головой и вышел из лифта.
Обитая черным дерматином дверь выделялась среди своих современных железных собратьев, видимо, Родион Михайлович не опасался ничьих вторжений. Андрей выдохнул и нажал на кнопку звонка.
Дверь распахнулась почти сразу, без всяких вопросов и проволочек.
– Андрей Петрович! – серо-голубые глаза Родиона Михайловича светились простодушной детской радостью. – Вот не ожидал! Проходите, пожалуйста. А я уж думал, вы с нами все дела закончили. Никого из ваших коллег в больнице давненько не видели.
– Откуда вы знаете? – останавливаясь на пороге, спросил Андрей. – Вы же уволились, насколько мне известно?..
– Истинно так. Я уволился, но вот – не забывают меня, позванивают, новости рассказывают. Да вы не стойте, проходите. Вот тапочки. И вы, молодой человек, – поманил замершего на лестничной клетке Амбросимова Родион Михайлович. – Да мы с вами, кажется, уже встречались? – озадаченно нахмурился хозяин, очевидно, стараясь вспомнить, где именно и когда это было.
– Верно, – откашливаясь, ответил Саша, испытывая почти такую же, как и Андрей, неловкость.
Обаяние Родиона Михайловича странным образом действовало на матерых сыщиков, заставляя их забыть о том, что именно привело их в эту квартиру и что именно совершил этот добрый, открытый, наивный, как ребенок, со светлым, кристально-чистым взглядом человек. Глядя на него, человек верил только в хорошее, а все плохое представлялось ему вымыслом из злой сказки.
– Да ведь вы – следователь! – воскликнул Родион Михайлович, лицо его озарилось улыбкой и искренним облегчением. – Вы допрашивали меня по поводу того убитого возле гаражей мужчины, уже больше года тому назад.
– Точно, – коротко кивнул Саша, ища взглядом поддержки Андрея.
Но Андрею было сейчас не до поддержки приятеля, он собирался с силами, чтобы обвинить этого славного доктора в совершении пяти преднамеренных убийств.
– Да вы проходите! – вновь оживился Родион Михайлович, указывая гостям на дверь в комнату.
Родион Михайлович Алферьев проживал в небольшой, давно не ремонтировавшейся квартире с двумя смежными комнатами и маленькой кухней. Стены комнаты, куда он пригласил гостей, были оклеены старомодными бумажными обоями коричневато-бежевого цвета. Такого же оттенка были висевшие на окнах шторы. Мебель, хоть и содержавшаяся в порядке, была уже старенькой и немодной, но почему-то именно из-за этой старомодности квартира казалась невероятно теплой и уютной. Казалось, что жизнь здесь словно бы замедлила свой бег, и от этого становилось спокойно на сердце. Умиротворение укутало сыщиков, как пуховое одеяло.
– Вы посидите минутку, а я чайку принесу, своего, фирменного. Когда вам еще попить такого доведется? – взглянув на гостей кротким, пронизывающим до костей взглядом, печально произнес Родион Михайлович и вышел из комнаты.
– Господи, я уже и забыл, какой он… – промакивая пот на лбу, тихо заметил Амбросимов. – Лучше бы ты кого-нибудь другого с собой взял! У меня от его благости все внутри переворачивается, словно я какого-то святого мученика арестовывать пришел!
– Ты эти настроения оставь! Мне все происходящее не больше твоего нравится, – сердито буркнул Андрей. – И потом, что это тебя на святых мучеников потянуло? Ты что сейчас расследуешь?
– Кражу в соборе, с убийством ночного сторожа, – краснея, ответил Сашка. – У них настоятель такой – как побеседую с ним, все в душе наизнанку, я даже жития святых читать начал! – приглушенном шепотом, словно бы о чем-то постыдном, сообщил Амбросимов.
– Ясно. У нас с тобой не жития, а пять умышленных убийств, так что соберись, – откидываясь на спинку кресла, быстрым шепотом велел ему Андрей, потому что на пороге появился хозяин дома с подносом в руках.
– Ну, вот. Угощайтесь. По вашим лицам вижу, что целебная сила иван-чая вам сейчас не помешает. – Приговаривая эти слова, Родион Михайлович уселся на диван между гостями и разлил напиток по чашкам, отпил несколько неспешных глотков чая и взглянул на Андрея: – Вы не смущайтесь, Андрей Петрович, говорите. Точнее, спрашивайте. Вы ведь по делу пришли? Вот и начинайте.
Андрей тяжело вздохнул: мантра о пяти убийствах никак не желала работать, и видел он перед собой лишь одинокого пожилого человека – невероятной доброты и отзывчивости, человека, пережившего личную трагедию и не смирившегося с ней. И сердце его ныло от жалости, вопреки всякой логике и здравому смыслу.
– Так что вас привело ко мне, Андрей Петрович? – отпив еще несколько глотков чая, спросил Родион Михайлович.
– Мы пришли к вам по поводу гибели Кострюкова Николая Степановича, – вскидывая на собеседника глаза, ответил Андрей.
– Конечно… Когда я увидел вас вдвоем, я так и подумал, – кивнул Родион Михайлович, и ни его голос, ни кроткое выражение лица никак при этом не изменились. – Вы меня арестуете?
– Да. У нас достаточно материалов, чтобы предъявить вам обвинение в нескольких убийствах, – сдержанно ответил Андрей.
– Ну, что же… – Родион Михайлович поставил на стол чашку и взглянул на своих гостей: – Вы меня осуждаете?
Саша Амбросимов сперва покраснел, потом побледнел и понурил голову, пряча тоскливый, как у собаки, взгляд.
А Родион Михайлович взглянул на Андрея:
– А вы?
– Добро, опускаясь до уровня сведения счетов со злом, само становится злом. И ничего тут не изменишь. Творить добро можно, лишь наполнив сердце любовью. А в убийстве нет ни любви, ни доброты. Это не правосудие, не справедливость, а просто самосуд и убийство, – тихим, очень грустным голосом ответил Андрей. – Я много думал об этом в последнее время, и поэтому мой ответ получился таким напыщенным. А вообще, мне было трудно, потому что вы мне нравитесь, и мне очень хотелось как-то оправдать вас. Но я не смог.
– А как же расхожая фраза о том, что добро должно быть с кулаками? – без всякого намека на спор спросил Алферьев.
с горечью процитировал Андрей.
Это стихотворение попалось ему на глаза случайно, примерно неделю тому назад, и словно стало ответом на мучившие его вопросы. Оно настолько крепко легло ему на сердце, что он его даже выучил.
