вдохновенная стихотворная или прозаическая импровизация, приобщение крохотного слушателя-друга к бесконечности пространств и времен. Легкокрылое воображение может перенести куда угодно, даже в фантастический Эдем — райский сад, где вместе с Адамом и Евой жили звери. Жили дружно, счастливо, весело, никого не обижая. Развлекались так же, как детишки на перемене: «В гимназии мы тоже играли когда-то в такую игру и называли ее „пирамидой“, но звери такого мудреного слова не знали».
Одним из секретов волшебства Саши Черного (не мастерства, а именно волшебства) было искусство перевоплощения. Он мог без всякого труда представить себя… кем? — ну, хотя бы бабочкой, опрометчиво залетевшей в комнату. Вот она бьется о стекло, рвется на волю. Вот сложила крылья, задумалась.
О чем она думает? И тут рождается чудный вымысел. Похоже, что Саша Черный когда-то, до своей земной жизни, уже бывал скворцом, белкой, пчелой — так достоверно,
Пришел черед рассказать о бестиарии Саши Черного. Этим словом в старину называли театр зверей, мы же разумеем под ним произведения о животных или написанные от имени животных. Понятна притягательность Саши Черного, как и всякой детской души, к братьям нашим меньшим. «Саша любил все земное, дышащее и ползающее, летающее и цветущее. Он мне сказал раз: никогда не обижай живое существо, пусть это таракан или бабочка. Люби и уважай их жизнь, они созданы, как и ты сам, для жизни и радости»[24],— вспоминает Валентин Андреев, запомнивший уроки Саши Черного, полученные в детстве, когда они жили в Риме, в одном доме.
«А теперь сижу я в Риме…» — так начинается стихотворение, написанное в конце 1923 года в Италии, куда поэт переехал из Берлина вместе с семьей писателя Леонида Андреева. Поселились на окраине города. Сразу за домами начиналась Кампанья — цветущая, заросшая дикими травами равнина, куда поэт в компании с ребятней и щенком Бенвенуто частенько совершал походы. В самом Риме его привлекали прежде всего не музейные красоты, а тихие уголки и полузаброшенные развалины. Однажды в форуме Траяна — круглой арене, расположенной ниже окружающих улиц на несколько метров, — он заметил обиталище котов и кошек. Сюда их сбрасывали те, кто хотел от них избавиться.
Однако сожалеть об их участи не следует. Мурлыкающие пленники жили в свое удовольствие. Специально приставленный к ним старичок-служитель регулярно приносил им пищу, да и праздные туристы сбрасывали в форум всякие вкусные вещи. Чего еще надо? «Кошачья санатория» — так назвал Саша Черный свою книжку о бродячем коте Бэппо, попавшем в это сытное узилище. Вот только затосковал он там: страдает, мечется, мечтает о свободе, что слаще всех благ земных. И родился в кошачьей голове (а вернее, у автора книжки — Саши Черного) невероятно хитроумный план побега. Чтоб жить в той самой загородной Кампанье, на полной воле. Пусть там не каждый день будет полон желудок, пусть подстерегают опасности — зато ты независим, сам по себе, нет над тобой хозяев…
Вот что подумалось: уж не о себе ли самом написал Саша Черный? Он ведь тоже был вечным скитальцем. Не мог долго ужиться на одном месте, покидая любые хлебные кормушки при малейшем посягательстве на его свободу быть самим собой. Не потому ли и оказался он у черта на куличках, вдали от родимой земли, гонимый из Литвы в Германию, из Германии в Италию, из Италии — куда?
Когда-то, еще в России, Саша Черный сочинил эту «Колыбельную», не предполагая, что ему самому на склоне лет суждено будет обосноваться в столице Франции. Не думайте, что там его ждали одни удовольствия и развлечения. Жизнь в эмиграции не мед.«…Опять надо из топора щи варить: изворачиваться, выворачивать наизнанку гардероб и мозги», — сетует Саша Черный в одном из писем.
Тем удивительнее, что в этих стесненных житейских условиях родилась одна из самых светлых и улыбчивых книжек Саши Черного: «Дневник фокса Микки». Как явствует из названия, произведение это облечено в традиционную дневниковую форму. Вот только записи эти — так сказать, «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет» — ведутся от имени… собачьего недоросля. Больше они напоминают собеседование с маленькими читателями. «Вы любите чердаки?» — спрашивает Микки и тут же сам спешит ответить: «Я — очень».
Надо сказать, что литературный Микки имел в жизни реального «прототипа» — небольшую, шуструю собачку из породы гладкошерстных фокстерьеров, которую поэт завел, живя в Париже. Бесконечно преданный хозяину, этот песик был любимцем и поистине равноправным членом семьи, сопровождал Сашу Черного во всех его прогулках и даже поездках. Микки очень любил фотографироваться (его фото вместе с хозяином вы найдете в начале тома), но — как мне рассказывали — когда ему показывали фотографию, он бросался и рвал ее в клочки.
В мемуарной литературе сохранился выразительный и симпатичный облик этого четвероногого друга Саши Черного: «Были у Микки свои обязанности. Каждое утро, в половине восьмого, он садился в передней у двери и не сводил глаз со щелки у пола. Проходили минуты, Микки не двигался и только постепенно от нетерпения и внутреннего волнения начинал дрожать всем телом… Наконец, часов в восемь консьержка, разносившая почту, начинала просовывать в щелку номер „Последних новостей“. Сначала показывался кончик сложенной газеты, потом больше… Наконец наступал блаженный момент: Микки хватал газету зубами и стрелой летел в спальню, прыгал на постель Александра Михайловича и с торжеством подавал ему номер»[25].
Природная живость и охотничий азарт сослужили, увы, недобрую службу — погубили бедного Микки. Рыская по окрестным фермам, «дикий фокс» не упускал возможности придушить зазевавшегося утенка. За что и был отравлен кем-то из хозяев-соседей. Случилось это в пору, когда Саши Черного уже не было на свете. Похоронили фоксика у скамейки, которую смастерил его хозяин и, сидя на которой, любил подолгу смотреть:
Но довольно о грустном. Вернемся к Микки — автору дневника и главному герою книжки. Он великий озорник и шалун, этот Микки. Ух, как любит он «все круглое, все, что катится, все, что можно ловить!..»
Но не только игрун Микки, он, кроме того, — загибайте пальцы — философ, первая собака, умеющая писать и сочинять стихи, директор собачьей гимназии, циркач, фильм-директор, старый морской волк… И еще (от себя добавлю — правды ради) великий хвастун и фантазер.
Бывает, правда, Микки отчаянно тоскует по своей хозяйке — девочке Зине, впадает в собачью меланхолию и даже теряет «присутствие духа». Но ненадолго. Главное в его натуре: жизнерадостность и доброжелательность — особливо к детям. В этом он схож с Сашей Черным.
Это и в записках Микки отмечено: «…они все похожи друг на друга: хозяева на своих собак, а собаки на своих хозяев». От Саши Черного песик унаследовал насмешливость и острое перо. Вот как он разделал комнатную болонку: «В ушах пакля, в глазах пакля, на губах пакля. Вообще, какая-то слезливая муфта, мусорная тряпка, собачья слепая кишка, пискливая дрянь! И знаете, как ее зовут? Джио-ко-нда…» Впору ей и хозяйка — «…такая же коротенькая, лохматенькая, пузатенькая…» За лохматой собачьей физиономией все время ощутима лукавая улыбка Саши Черного. Писатель так вжился в «образ», что, кажется, и впрямь освоил собачье наречие. И читатели тоже не замечают, как втягиваются в эту игру, что на детском языке именуется «понарошку». Разве не интересно узнать, что думают о нас, людях, наши четвероногие друзья?
