потрескивающими дровами, здесь было очень уютно, атмосфера, так сказать, располагала к задушевной беседе и вообще дружеским посиделкам.
— Присаживайтесь, — предложил Яблочкин, указывая на мягкие кресла. — Чай, кофе?
— Чай, — сказала я.
— Мне тоже, если можно, — проговорил Валера.
— Хорошо, я сейчас, так сказать, подсуечусь, а вы пока фотографии посмотрите. — Он протянул нам альбом, взятый с каминной полки. — Я уже приготовил. Это Ларины работы. И здесь… — Он показал на стены, увешанные фотографиями. — …это тоже ее работы.
Мы повертели по сторонам головами. Что и говорить, а Лариса была неплохим фотографом. Скажем так, фотографом интересным, потому что ее работы хотелось рассматривать, изучать, они и правда производили впечатление, а некоторые так даже и шокировали, в хорошем смысле слова, конечно. Она умела увидеть скрытую сторону предметов, умела поймать то самое прекрасное мгновение, которое так хотелось остановить. Она снимала не только предметы, но и природу, однако ни на одной из ее фотографий мы не увидели портретов.
— Скажите, — спросила я у Анатолия Сергеевича, когда он вернулся из кухни, выкатывая перед собой столик с чайными принадлежностями, — а почему ваша жена не снимает людей?
— Я тоже не раз спрашивал у нее об этом, — улыбнулся Яблочкин. — Она говорит, что не видит в людях красоты.
— Не видит? — удивился Валерка. — Но ведь она же видит ее в природе, даже в неодушевленных предметах, так почему же не в людях?
— Не знаю, — покачал он головой, наливая нам чай.
— Она пробовала снимать людей, но всегда оставалась недовольна, но кто знает, почему. Может, это и ей самой непонятно. Люди творческие вообще особенные. Но вы ведь согласны, что моя жена талантлива?
— Безусловно, — ответила я.
— А я бы даже сказал, она очень талантлива, — добавил Валерка, разглядывая одну из Ларисиных работ.
Мы приняли из рук Анатолия Сергеевича чай. Он сел напротив.
— Понимаете, когда мы с Ларисой познакомились, она, скажем так, еще не успела как следует оправиться от тяжелой психологической травмы, тогда она и не помышляла о фотографии, это ей посоветовал мой друг, профессиональный психиатр. Она стала этим заниматься, ей понравилось, теперь ее имя довольно известно, конечно, в узких кругах.
— А что с ней произошло? — спросила я. — Если, конечно, это уместный вопрос…
— Дело в том, — сказал Анатолий Сергеевич, — что она потеряла ребенка и человека, которого любила. Знаю, что она даже пыталась покончить жизнь самоубийством и очень не скоро сумела справиться с этой травмой…
Мы с Валеркой переглянулись. Такие совпадения с Викиной судьбой не могли не настораживать.
— А где вы с ней познакомились? — осторожно спросила я.
— Она работала в библиотеке, а я туда пришел, принес как-то книги, как раз своего приятеля- психиатра, увидел ее, она мне не то чтобы понравилась… Было в ней что-то… Знаете, она была такая одинокая, такая, знаете, что у меня просто сердце сжалось, когда я увидел ее глаза. Сначала просто захотелось помочь, потом я к ней пригляделся, наверное, влюбился, стал ухаживать. Она мои ухаживания не сразу приняла, я ведь намного старше ее, но потом все-таки потихоньку начала оттаивать, доверилась, стала увлекаться фотографией, понемногу осмелела, стала чаще улыбаться, в общем, — весело добавил он, — через год мы поженились. И вот, живем вместе уже почти четыре года. Она замечательный человек, я ее очень люблю, хотя вроде о таких вещах не принято говорить вот так, открыто, это все-таки очень интимное чувство, но я счастлив, что она моя жена.
— Так покажите нам ее, вашу красавицу и гордость! — попросил Валерка и сказал это самым уместным тоном, отчего небольшие глазки Анатолия Сергеевича, и без того слегка затуманенные приятными воспоминаниями, вспыхнули, он встал, прошел в дальний угол комнаты и, открыв один из ящиков небольшого секретера, вынул еще один альбом, поменьше.
Вернувшись, он открыл его и, достав фотографии жены, протянул одну из них мне. Наверное, нетрудно догадаться, кого я на ней узнала…
Конечно, она изменилась, осветлила волосы, и черты ее, прежде такого идеального, лица несколько заострились, глаза казались более глубокими, возможно, оттого, что немного запали, губы выглядели более тонкими, наверное, оттого, что она привыкла их сжимать, пряча свою боль, но это была она, Вика Терещенко. Я подняла глаза от фото.
— Ваша жена… Лариса… Как в девичестве?
— Лариса Терещенко, — просто ответил Анатолий Сергеевич.
Я снова опустила глаза на фото и кивнула — она даже не стала менять фамилию, только имя. Я вздохнула.
— Скажите, а жена ничего больше не рассказывала вам о том времени, когда потеряла ребенка и… мужа?
— Нет, она не была замужем, — со вздохом ответил Анатолий Сергеевич. — Она говорила, что этот человек погиб, не успев на ней жениться, она уехала к маме, и там случился выкидыш. К сожалению, врачи сказали, что она не сможет больше родить, поэтому Лариса и хотела покончить с собой…
Валерка посмотрел на меня, но я отвела глаза. Нет, не сейчас, не могла я сказать ничего сейчас. Потом, когда мы выйдем из этого дома, только тогда.
— Спасибо, что пригласили нас, — поблагодарила я, заставив себя улыбнуться. — Можно, мы возьмем несколько фотографий?
— Безусловно, — ответил Анатолий Сергеевич. — Но разве вы уже уходите?
— Знаете, нам пора, мы и правда вам очень благодарны, — повторила я. — Когда можно позвонить вашей жене?
— Она приезжает сегодня, в пять часов, так что можете позвонить около семи, она к тому времени точно будет дома.
— Хорошо, — сказала я, — мы пойдем, ладно?
— Ну что ж, если нужно, — улыбнулся он.
Мы взяли несколько снимков, в том числе и ее портрет, и вышли из дома. Чувствовала я себя отвратительно и, только когда мы сели в машину, сказала:
— Это ужасно, Валера. — У меня набежали на глаза слезы. — Это правда ужасно, но это Вика…
— Ты уверена? — хмуро переспросил он.
— Ты же сам слышал, — ответила я. — Про ребенка, про неудавшееся самоубийство… Разве часто бывают такие совпадения? — Я посмотрела на Валерку, не сдерживая текущие по щекам слезы. — Она даже не стала менять фамилию, только имя… Валера, неужели это она?..
— Но откуда ты знаешь? — возмутился он, сжимая двумя руками руль. — Мало ли какие бывают совпадения!
— Но я видела ее фотографию того времени и узнала ее, понимаешь? — Я всхлипнула. — Что же теперь делать?
— Ладно, если ты уверена, что Лариса — это никакая не Лариса, а Вика, то почему ты уверена, что это она отравила Игоря?
— А если она? Ты же сам говорил, что это чисто женское убийство… Теперь и я так думаю… Теперь я даже понимаю, почему она столько времени ждала… Может, если бы не эта встреча накануне… — Я снова всхлипнула, доставая платок и вытирая слезы. — Теперь понятно, почему ни Василий, ни Ольга ничего не знали ни о какой Ларисе…
— Нет, Ира, стоп! — перебил меня Валерий. — Ты все равно не можешь быть до конца уверенной!
— Самое ужасное, — продолжала я, не слушая его, — это то, что я не могу ее ни в чем винить… Валера, я не могу ее ненавидеть!..
— А почему ты должна это делать?! — хмуро спросил он. — Может, это вовсе не она, а ее муж!
