Ты пожелала сладких снов плюшевому медвежонку?
Ты обручилась с ночью, доверив ей свои секреты?
Доверилась. В который раз. Распахнуты наивные глаза, хлопают, как бабочки, ресницы.
Доверилась. А она, несносная, разболтала их повсюду.
Сон в летнюю ночь закончился. В радиоэфире — тишина. Такая долгая и страшная. Тишь. Она оглушает своей безнадежностью. А может, просто заснул ди–джей, передавая очередной привет Кузе из 10 'Б'? Ну почему, почему молчит радио?
Олеся — Алиса. Фарфоровая кукла. Ты в стране чудес. В стране своих снов и мечтаний под гипноз музыки Линды или Гостей из очень далекого будущего. В Зазеркалье грустит твое отражение. Но это не ты. Не ты.
Монетка с двумя сторонами — орел или решка…
Фарфоровая кукла или канатная плясунья… Раздвоенный образ кидается на стены и сводит с ума. Он один, помноженный на себя самое. А может, их все?таки двое… Олеся. Ещё одна. В глаза насыпали звездной пыли. Трогательно–наивные мечтательницы. Только одна тщательно скрывает свои слезы и мечты, выставляя напоказ колючие шипы, а другая — краснеет от любого слова, кокетливо стесняясь пунцово–персиковых щек.
Сестры? Подруги? Нет. Каждая сама по себе. Стойкий оловянный солдатик в вечном поиске истины и девочка–паж, любимое дитя таинственной Луны.
Сочетая в себе и ранимость души, и умение витать в облаках, и детские комплексы — они так беззащитны перед этим серо–цементным миром… и сильны.
Алиса, эй, Алиса, ты в стране грез. Не веришь? Это зеркало искажает твой образ. В мутном отражении сверкают чьи?то глаза — темные и светлые. Кто же она на самом деле, эта девочка–кукла с колючим взглядом исподлобья?
Снова на поиски истины вышвырнет её яростной волной. В легких — морская пена, ступни изрубит острая галька вперемешку со стеклом, ураганный ветер опрокинет на колени, согнет своей властью. И в сотый раз истина захлопнет перед ней дверь, мучительно испытывая на прочность хрупкое сердце. Сгибаясь вдвое от боли, молча, в гордом одиночном плаванье (даже захлебываясь), она не крикнет: 'Помогите!'. И не свернет с той самой дороги. Может, оступится, но не свернет. Как бы хлестко, словно отбивая жестокую чечетку, ни била по лицу жизнь.
Где же эта волшебная страна добра и справедливости? Там каждый в ответе за тех, кого приручил. Там нет пошлости и предательства. Там, в стране юных грез и надежд, на радиоволнах мечтаний, тебе, Алиса, никогда не причинят боль. И только кривое зеркало покажет, что ты снова ошиблась. Ведь ни в вине, ни в горячем дыхании страсти, ни в творческом порыве ты не найдешь её — Истину. Потому что слишком мал путь, по которому пришлось идти.
Пыль дорог прогорклостью осядет в душах. Гневная зима закует сердца в ледяные оковы. Сколько испытаний еще выдержат Олеся одна и Олеся другая, две одиноко бредущие путницы. Всегда каждая сама по себе. Наивные любительницы кустарного волшебства радиоволны, увидевшие свои мечты в отражении кривых зеркал.
Проекция образа
Плывя по реке жизни, попадая в водовороты и подводные течения, плывя, пока хватает сил, и на последнем издыхании выкарабкиваясь на сушу, что?то загадываешь на будущее. Проецируя в настоящее.
Вот и еще один год неведения впереди. Что загадать, стоя на самом пороге?
Ольга Ермолаевна об этом не успела поразмышлять, так как принимала зачет уже у третьей по счету группы. К концу дня в голове шумело от усталости и хотелось поехать домой, лечь спать. Скрипнула дверь, и в аудиторию под торжественные аплодисменты и загадочные улыбки студентов внесли ЕЁ. Она была таких размеров, что не поместилась бы ни в какую маршрутку. 'Придется складывать пополам, а она помнется…' — подумала Ольга Ермолаевна. Огромная, блестящая, с потрясающими цветами на обложке и всевозможными пожеланиями внутри, небывалой красоты поздравительная открытка. В глазах предательски защипало, дыхание перехватило от восторга.
Ольга Ермолаевна не любила свой день рождения. После того, как уходили гости, в душе всегда воцарялась пустота. Может, от усталости, а может, от того, что ожидание какого?то чуда опять принимало образ несбывшейся детской мечты. Но этот сумбурный, по–настоящему рабочий день, без накрытого стола и заздравных тостов, принес с собой успокоение и надежду. Читая поздравления студентов, рассматривая их подарки и расставляя по вазам цветы, она почувствовала уверенность, что два года труда прошли не безрезультатно. Не впустую. Что?то, вложенное в студентов, принесло плоды.
Написанные разными почерками, цветными ручками и фломастерами, не похожие друг на друга, пожелания невозможно было выдумать. Их можно было прочувствовать, ощутить всем сердцем, куда вкладывали только любовь. По каплям. И они растеклись по душам учеников, вылившись у кого в лужицу, у кого — в реку, а у некоторых — в безбрежный океан. Капля… Сколько их было пролито — соленых, радостных, а часто с привкусом горечи и непонимания. Студенты об этом не знали.
Разве могла эта гордая, надменная, деловая преподавательница — плакать? Когда открывалась дверь и Ольга Ермолаевна входила в аудиторию, улыбающаяся, спокойная, ни одна душа не ведала, что на самом деле она чувствовала.
По капле, собирая какие?то факты биографии, пополняя слухами и домыслами, выстраивали студенты 'свой' образ.
— А знаете, вся наша группа копирует Ваши жесты и улыбку, — обронила однажды в разговоре студентка, — я часто замечаю, что многие из нас складывают руки, как ВЫ, и даже наклоняют голову как?то по–особому, в Вашей манере…
Слишком строгая и требовательная, не терпящая безделья и лени, часто язвительно–веселая и веселящая студентов, она всегда была готова помочь и выслушать, но в душу никого к себе не впускала. Студентам казалось, что они прекрасно знают свою преподавательницу, а на самом деле — не знали ничего.
Загадочный образ притягивал.
Размышляя с учениками о жизни и смерти, о Боге и любви, в какой?то момент Ольга Ермолаевна раскрывалась. Но как только особо любопытствующие затрагивали личные темы, она плавно уходила в сторону, оставляя без ответа многочисленные вопросы и загадочные многоточия.
Какая Ольга Ермолаевна на самом деле, не знала даже она сама. Немного черного, немного белого и еще семь цветов радуги — в каждом человеке подобное можно обнаружить. А еще она любила своих студентов. Своих 'детей'. Со всеми достоинствами и недостатками. В каждом изначально видела хорошее, а не копошилась в душах в поисках грязного болотца. И, какой бы грозной она ни была, студенты чувствовали её любовь. И были благодарны — по–своему. Иногда смешно, нелепо и по–детски трогательно. В их общей копилке выдумок и фантазий образовался единый образ. Образ преподавателя, умеющего любить: и свою работу, и разгильдяев–студентов, и саму жизнь…
День рождения подходил к концу. Разворачивая очередное письмо с поздравлением, она глазами выхватила случайную фразу: '…когда Вы входили в аудиторию, нас окутывал чудесный, легкий запах Ваших духов. Сидя на первой парте, мы так стремились быть ближе. Пытались уловить расцветку запаха, вдыхали аромат, впитывая его в себя. А когда Вы уходили, Ваш аромат оставался. Едва уловимый, загадочный, маняще–притягательный и такой родной. Как Вы…'.
Слушая Рахманинова
В учебную аудиторию зашел преподаватель. Студенты–первокурсники после шумного приветствия
