насилие осуждаются как нехристианские деяния, а варварство, гонения и кровопролитие признаются равно нечестивыми и противоречащими Евангелию, — потомство будет осуждать ортодоксального Кирилла как одного из худших еретиков против духа Евангелия. И найдутся ли такие люди, которые предпочли бы предстать перед судом божественного Искупителя, отягощенные варварствами Кирилла, а не заблуждениями Нестория?»
Баур (Vorlesungen Uber Dogmengeschichte, i, ii, p. 47) говорит о Кирилле: «Текущая оценка его не вполне справедлива. Как богослова, его следует ценить выше, чем это обычно делают. Он оставался верен духу александрийского богословия, а особенно предпочтению к аллегорическому и мистическому, и его учение отличается последовательностью».
Это не принимает во внимание Р. П. Смит, когда, в предисловии к английскому изданию комментария Кирилла на Евангелие от Луки, перевод с сирийского (р. ?), говорит, что Кирилл нигде не выходит за рамки афанасьевского учения ??? ????? ??? ???? ????? ??????????? и что оба они не вписываются в халкидонскую догму, основанную на антиохийском богословии. См. выше, §137–140.
Encomium in sanctam Mariam Deiparam, в tom. ?, pars ii, p. 880 (в Migne ed., tom. x, 1029 sqq.).
?? '?? ???? ???? ?????????? ???????.
'???' ???? ?????? ???????? ????? ????? ??? ?????? ?????????? ????, ???? ??? ??? ???????????.
Или женская природа, ?? ???????, что иногда используется в презрительном значении, подобно немецкому Weibsbild.
Кирилл, in Joann. lib. xii (в Migne, vol. vii, col. 661 sq.). Доктор Дж. X. Ньюмен (в его Letter to Dr. Pusey on his Eirenicon, Lond., 1866, p. 136), как ему кажется, отметает доводы на основе этого и подобных мест у Василия и Златоуста, направленные против римского поклонения Марии, делая софистическое разграничение: речь здесь идет якобы не о личности Девы, а о ее природе (?? ???????), которую отцы церкви ценили невысоко, поскольку в то время преобладал взгляд на женщин как на «varium et mutabile Semper» и мало знающих о том подлинном благородстве, которое мы наблюдаем в образах женщин германских племен и древних иудеев, таких как Мариам, Девора, Иудифь, Сусанна. Но ведь Кирилл, прав он или нет в своем толковании, полагает, что именно человеческая природа Марии сомневалась в истинной Божественности ее Сына. Я думаю, что такое толкование сцены распятия необоснованно, и меч в пророчестве Симеона значит, скорее, тоску, чем сомнение. Но предлагаемая Кириллом постановка вопроса делает доводы греческих отцов церкви против современного римского культа Марии только более вескими. Ньюмен (l. с, р. 144) необоснованно утверждает, что предание о безгрешности святой Девы было искажено и запутано в Антиохии и Новой Кесарии из?за арианских проблем. Но его аргумент можно отнести в лучшем случае к Златоусту и Василию, но не к Кириллу Александрийскому, который жил через полвека после поражения арианства на Втором вселенском соборе и был ведущим защитником theotokos в несторианском споре. Помимо этого, мы не находим никаких заметных следов учения о безгрешности Марии до святого Августина ни среди греческих, ни среди латинских отцов церкви, ибо предание о Марии как последней Еве не обязательно предполагает такое учение и было связано для Иринея и Тертуллиана со взглядами, похожими на высказываемые Василием, Златоустом и Кириллом. См. выше, §81 и 82.
