Сейчас это признают практически все. Мы приведем несколько наиболее весомых свидетельств. Лютер, который испытывал настоящее отвращение к Иерониму, фанатически защищавшему монашество, все?таки воздал ему должное за бесценную помощь, полученную от Вульгаты в его похожем труде, и сказал: «Святой Иероним лично сделал больше как переводчик, чем может сделать какой?либо его подражатель». Zockler, /. с, р. 183, полагает: «Вульгата, без сомнения, — это самое важное и самое заслуженное достижение нашего автора, самый зрелый плод его усердных занятий не только в области еврейского, в котором он оставляет всех остальных церковных авторов древности далеко позади, но и в области греческого, и в библейском критицизме, и в экзегетике вообще, где он превосходит всех, даже величайших западных отцов церкви». О. F. Frit zsche (в Herzog, Encykl., vol. xvii, p. 435): «Суровые суждения о переводе Иеронима со временем смягчились и даже достигли противоположной крайности: считалось, что он был свободен от ошибок благодаря наставлениям Святого Духа. Конечно, мы не можем так считать, ибо недостатков явно много, и недостатков разнообразных. Но критикам следует признать, что Иероним оказал действительно важную услугу своему веку; он первым дал Западу Ветхий Завет, а в какой?то степени и Новый, причем в чистой форме; он положил конец путанице библейских текстов и, как переводчик, придал им совокупно истинный смысл. Он целенаправленно старается быть interpres, а не paraphrastes, но, с учетом большой разницы между еврейским и латинским языком, ему угрожала опасность слишком буквального перевода. Этой опасности он в целом избежал, и в определенной степени ему удалось удержаться посередине между слишком большой точностью и слишком большой свободой перевода, так что его слог, местами все?таки грешащий еврейским буквализмом, не мешает, а, скорее, благоприятствует пониманию читателей его времени. Но следует сказать, что Иероним все же мог бы справиться со своей задачей и лучше. Его не сдерживали почтение и осторожность; чтобы избежать неточностей учения, он как можно ближе придерживался исходного текста, особенно в Новом Завете. Иногда он оставляет неверный перевод, если тот кажется безвредным (quod non nocebat, mutare noluimus), и, вероятно, предпочитает во фразеологии популярные выражения, поэтому стиль его не единообразен. Наконец, он не всегда оставлял себе время подумать, но работал быстро. Это особенно касается апокрифов, которые он ценил очень мало. Некоторые части он вообще не трогал, другие перевел или переложил очень поспешно». См. также мнение английского ученого Уэсткотта (В. F. Westcott, в W. Smith, Dictionary of the Bible, vol. iii, pp. 1696, 1714 f.):
«Хотя грубость латинского оригинала и поспешность переложения его Иеронимом очевидны, вряд ли можно отрицать, что Вульгата — не только самый уважаемый, но и самый драгоценный памятник латинского христианства. Десять веков Вульгата хранила в Западной Европе текст Священного Писания гораздо более чистый, чем распространенный в Византийской церкви, а при возрождении греческой учености привела к пересмотру более позднего греческого текста, следовавшему тем же путем, что и Бентли, и убедившему лучших библейских критиков в чрезвычайной важности совпадения древних греческих и латинских авторитетов».
Иероним говорит об Итале: «Tot sunt exemplaria раепе quot Codices» и часто жалуется на «varietas» и «vitiositas» Codices Latini, в которых он обвиняет отчасти изначальных переводчиков, отчасти высокомерных редакторов, отчасти небрежных переписчиков. См. особенно его Praefat. in Evang. ad Damasum.
Оба варианта продолжали использоваться, один как Psalterium Romanum, другой как Psalterium Gallicanum, подобно двум английским переводам Псалтири в богослужении англиканской церкви.
Falsarius, sacrilegus, et corruptor Scripturae.
Августин боялся, что из?за замены Септуагинты, которую он считал санкционированной апостолами и богодухновенной, возникнет раскол между Греческой и Латинской церковью, но позже согласился, хотя бы отчасти, с правильным взглядом Иеронима и в «Отречениях» опроверг несколько неверных переводов из своих предыдущих трудов. Уэсткотт в ученой статье о Вульгате (в Smith, Dictionary of the Bible, iii, 702) делает такое замечание: «Один из самых трогательных примеров кротости — это уступчивость молодого Августина, который в полном подчинении склоняется перед презрительными и нетерпеливыми упреками со стороны опытного ученого».
Но не для готского перевода, который древнее перевода Иеронима, и не для славянского перевода Кирилла и Мефодия.
Ее давно упрекал в этом еще Ле Клерк в своих Quaestiones Hieronymianae, 1719.
Подробности о Вульгате см. в H. Hody: De Bibliorum textibus originalibus, Oxon., 1705; Jon. Clericus: Quaestiones Hieronymianae, Amsterd., 1719 (в ответ на преувеличенные хвалы бенедиктинского издателя Мартиане он подвергает Вульгату острой и проницательной, хотя и отчасти несправедливой критике);
