исполнителем высшей воли, когда отвечала «да» на вопрос о согласии стать его женой и быть вместе и в горе, и в радости. Тогда она думала, что сможет избавиться от сковавшего ее чувства одиночества и безразличия к жизни, где ей было так неуютно. Но все закончилось печальнее, чем она могла себе представить. Алиса тяжело пережила возвращение к незамужней жизни. Она поиграла в семью с заботами об умирающем муже и снова осталась ни с чем. Возвращение в родительский дом оказалось не триумфальным. Алиса ловила на себе пристальные взгляды мамы. Кажется, та опасалась, что ее девочка останется вдовой с ребенком. Но прошло время, и Софья Львовна поняла, что станет бабушкой в другой раз. Она не могла даже представить, что отношения Алисы и Семена были похожи на отношения заботливой сестры и немощного брата.
Пожалуй, только Марина обрадовалась возможности снова беспрепятственно общаться, не вдумываясь, что пришлось пережить ее подруге. Она всегда светится от счастья, когда видит, что очередной роман Алисы подошел к концу. Так было и с Кириллом, и потом, с другими, имен которых Алиса даже не помнила. Каждый раз у Марины вырывался вздох облегчения — подруга попадала в ее безраздельное пользование. Алиса наблюдала за ней, задаваясь вопросом: когда та перестанет жить ее жизнью и определится в своей? Неужели она собирается до конца дней ждать знаков внимания от нее и ограничиваться этим? Алиса подумала, что наверняка появление в ее жизни Вадима тоже не понравилось Марише. Она старается скрыть ревность, но ей плохо удается разыгрывать спокойное созерцание происходящего. Тут еще ее квартира стала местом свиданий. Вчера Марина все время пыталась выяснить подробности из личной жизни Вадима и рассердилась, когда на все ее вопросы Алиса отвечала «не знаю». Раньше она не проявляла такого повышенного интереса к избранникам своей подруги. Что же случилось? Марина не делает ничего просто так. Она слишком открыта и наивна, и если спрашивает и злится, значит, у нее есть на то причина.
Алиса пешком добралась до дома, порядком замерзла и предвкушала горячий душ и вкусный ужин, заботливо приготовленный мамой. Все-таки так приятно, когда о тебе заботятся. Здорово еще какое-то время побыть послушной девочкой, которую хотят в тебе видеть родители. Размышляя об этом, Алиса вбежала на свой этаж и позвонила в дверь. У нее были ключи, но иногда ей хотелось, чтобы ее встречали с улыбкой и нетерпением. Так всегда выглядела мама, когда целовала ее и принимала из рук одежду.
— Добрый вечер, милая, — горячие мамины губы ласково касаются щеки, и на душе становится так светло.
— Добрый, мамочка. Есть хочу, как изголодавшийся после активной тренировки культурист, — раздеваясь, сообщила Алиса. Она заметила за своим организмом особенность: в минуты прекрасного расположения духа аппетит у нее был за троих. — На улице с трудом прошла мимо кулинарии. Запах ароматных булочек с корицей до сих пор стоит у меня в носу и будоражит аппетит.
— Иди мой руки, сладкоежка, и на кухню. Папы еще нет, кормить буду только тебя. Булочек с корицей не обещаю, но надеюсь тебя приятно удивить.
Софья Львовна обладала удивительным качеством неспешно все успевать. Она приходила с работы и за короткое время сооружала шикарный ужин. Захар Борисович пообещал подарить ей на Новый год микроволновую печь. Эта перспектива радовала хозяйку потому, что способствовала бы еще меньшему пребыванию ее на кухне. Она любила готовить, но никогда не отказывалась от чтения модной книги или свежего журнала. Выбирать между пустым обеденным столом и чтением любимой прессы не приходилось ни разу, но Софья Львовна часто говорила, что в жизни есть много интересного, от чего ее отвлекает кухня. Вот такая позиция, не помешавшая и в этот раз встретить дочку горячей картошкой и куриной печенкой, тушенной в сметане, — любимым всей семьей блюдом. Алиса с удовольствием поглощала содержимое тарелки, выслушивая мамины новости. В общем-то ничего революционного в этот день не произошло, но Софья Львовна умела рассказывать интересно даже о самых обыденных вещах.
— Да, Лялечка, Маринка заболела, — подвела итог она. — Утром позвонила, попросила что-нибудь от температуры. Я перед работой носила ей лекарства и заварила липовый чай в термосе. Говорит, что промерзла в воскресенье. Бедняжка, она так плохо выглядела.
«Вот почему я не увидела ее на работе. Ну конечно, она в своей курточке бродила по улице и замерзла. Как же я не подумала, что у нее нет лишних денег и поход в кафе для нее — проблема. Я даже не спросила, где она была все то время, пока мы с Вадимом ютились в ее квартире». — Алиса медленно дожевала свою картошку и, отхлебнув томатного сока, покачала головой. Есть перехотелось — это было еще одним свойством ее организма: нежелание проглотить хоть кусочек чего-нибудь съестного в минуты переживаний, отчаяния.
— Ты о чем, девочка? — Софья Львовна удивленно подняла брови. — Ты перестала есть.
— За Маринку расстроилась.
— Не нужно пропускать через себя чужие проблемы. Выслушай, помоги, а переваривать и мучиться ни к чему. Тем более, нам не в чем себя упрекнуть. Ты же знаешь, как трудно стало с ней разговаривать о помощи. Я, например, недавно пыталась затащить ее на базар, чтобы купить куртку потеплее, — она отказалась наотрез. Глупая девчонка, думает, что я делаю это из жалости. Я люблю ее, Захар относится к ней с вниманием. Неужели я должна доказывать очевидные вещи?
— Она такая, мама.
— Вы обе росли у меня на глазах. Я старалась помочь ей не сойти с ровной дорожки в этой жизни. Но, честное слово, после своей неудачной любви она стала совсем другой: замкнулась, словно стыдится чегото. Поговорила бы ты с нею, Ляля. Вы же лучше понимаете друг друга. Объясни ей, что в ее жизни будет еще масса романов, возлюбленных. И то, что у нее не получилось в первый раз, не означает, что она должна стать монашкой в миру. Она так молода. Девочки, вы такие юные, у вас столько впереди. — Софья Львовна мечтательно закрыла глаза и провела рукой по вьющимся каштановым волосам, едва тронутым сединой.
— Я постараюсь, мама. Но с ней так трудно разговаривать. Она неделями переваривает сказанное и проигрывает в голове разговор, насколько простым или сложным он ни был. Она беспокоит меня. Не знаю, замечала ли ты, что она чересчур сильно привязана ко мне?
— Да, но мне кажется это нормальным. Ты для нее — сестра, с которой она может поделиться наболевшим. Наша семья — ее единственное пристанище в трудную минуту, чтобы она ни говорила и как бы ни поступала. В какой-то мере она бесспорно зависит от нас, тебя.
— Нет, мама, здесь другое. Она не живет своей жизнью, у нее появился шанс начать ее, и ничего не получилось. Марина уже не один год страдает от болезненной ревности ко всему и всем, что окружает меня. — Алиса допила сок. — Спасибо за ужин. Пойду проведаю ее.
— Алиса, она просила, чтобы ты не приходила. — Софья Львовна недоуменно развела руками на поднявшиеся брови дочери. — Она поблагодарила меня за лекарства и сказала, что вообще не станет подходить к дверям сегодня. Она была какая-то странная, все время прятала глаза и ждала, когда же я оставлю ее в одиночестве.
— Что за ерунда, — набирая телефонный номер Марины, нахмурилась Алиса. — Это от высокой температуры?
— Мне это тоже не понравилось, поэтому я уже несколько раз звонила по телефону, интересовалась, не лучше ли ей.
— Алло, Маришка, привет. Как ты, дорогуша, совсем плохо? — Алиса никогда не чувствовала такой вины перед подругой. Ей хотелось, чтобы температура лучше была у нее самой — это было бы справедливо.
— Привет, паршиво себя чувствую, целый день лежу, пью травяной чай тети Сони.
— Мариш, я хочу проведать тебя. Принесу меда, малины, и мама кое-что соорудила на ужин. Ты же ничего не ела.
— Спасибо, я не голодна. Ты же знаешь, что температура напрочь лишает меня аппетита, — тихо, устало проговорила Марина. У нее сильно болело горло, и слова произносились с трудом. — Даже не думаю о еде.
— Ты не хочешь меня видеть? — дождавшись ухода матери, прямо спросила Алиса.
— Перестань.
— Я знаю, что происходит. Прости меня, Машуня, я виновата перед тобой. Я не должна была обращаться к тебе со своими проблемами и вынуждать тебя бродить по темным, холодным улицам. Прости, пожалуйста, — ответом было молчание.
Марина погрузилась в воспоминания о том, как действительно мерзла в воскресенье. Она долго бродила по городу и, наконец, позволила себе немного погреться в одном кафе неподалеку от дома. Там она грустно пила плохой кофе без сахара. Она чуть не плакала от мысли, что в ее квартире в это время какой- то мужчина ласкает красивое, ухоженное тело Ляльки и нет той никакого дела до того, как тяжело у Марины на душе. Время шло ужасно медленно. То, что труднее всего ждать, Марина ощутила на себе еще раз в этот бесконечный вечер.
Она бы еще посидела за недопитой чашкой холодного кофе, слушая ненавязчивую музыку, но двое подвыпивших парней решили составить ей компанию. Они неприятно дышали в ее сторону перегаром и предлагали присоединиться к ним. У Марины не было ни малейшего желания заводить знакомство. Поэтому она молча поднялась из-за стола и, застегнув куртку, вышла из кафе. После теплого помещения холодный сырой воздух мгновенно заставил ее съежиться и идти быстрее. Только вот куда идти? Она решила двигаться в сторону дома. В любом случае, она сможет устроиться в соседнем подъезде. Там, по крайней мере, теплее, чем на улице, а в своем доме она будет себя чувствовать в безопасности.
Так она и сделала. Около семи она зашла в знакомый двор. Даже села на качели и несколько раз качнулась, как когда-то в детстве. Руки совершенно замерзли от прикосновения к металлу. Марина встала и пошла к соседнему подъезду. Машинально подняла голову на свои окна: свет на кухне и темнота в комнате. Быстро опустила глаза, словно подсмотрела в замочную скважину, от неприятного чувства ее бросило в жар. Марина прижала холодные ладони к пылающим щекам и вбежала в соседний подъезд.
Она устроилась на подоконнике, глядя в уличную темноту. Единственный фонарь светил где-то высоко, освещая скорее верхушки огромных старых тополей, а не дорожки, по которым ходили люди. В тот момент безлюдный двор был пуст, и только завывание ветра в оконных рамах стало на этот час единственным собеседником и свидетелем грусти Марины. Никто не заходил и не выходил из подъезда, в квартирах тоже все вели себя очень тихо. Словно все замерло вокруг, и только ей нет покоя. Нет, и не будет его, пока сердце Алисы снова пылает страстью к очередной жертве ее красоты. Марина прижалась лбом к холодному стеклу, закрыла глаза: «Никто не будет любить ее так, как я, — бескорыстно, от всего сердца… Им нужно ее тело, а мне — ничего. Я просто хочу быть рядом». Эта мысль столько раз приходила ей в голову, что иногда Марине казалось, она говорит об этом подруге вслух. Она видела, что Алиса порой тяготится ее привязанностью, но ничего с собой поделать не могла. С некоторых пор разговоры с подругой стали единственным светлым моментом в серой, будничной жизни Марины — так она считала. Поэтому свое пребывание на этом подоконнике, замерзшая и расстроенная, она все же старалась рассмотреть как неоценимую услугу Алисе. Она доверила сокровенное ей, Марине, значит, она понимает, что никто другой не проявит к ней столько внимания, никто не пойдет навстречу с таким самоотречением. Эта мысль согревала, прибавляла терпения, когда Марина смотрела на мучительно медленно движущиеся стрелки циферблата.
Наконец девушка решила, что настало время возвращаться домой. Она встала с подоконника, почувствовав, что от холода ее бьет дрожь. С мыслью о том, что сейчас же согреет себе чаю, она спустилась со второго этажа и вышла на улицу. За несколько секунд добежала до своего подъезда и в дверях столкнулась с молодым мужчиной. Он оказался вежливым, пропуская ее вперед. Она подняла на него глаза и сразу почувствовала, как подогнулись колени — она интуитивно ощутила, что это Он. Стараясь разглядеть его лицо, она сощурилась, привыкая к яркому свету, и получила вторую дозу адреналина — она где-то видела его и не один раз. Она узнала эту обворожительную улыбку, а потом легкую, пружинящую походку уверенного, счастливого мужчины. Это заинтриговало Марину, и пока
