прокомментировала справку Дзержинского Генеральная прокуратура. Между тем в Петрограде продолжают вытягивать из Таганцева нужные показания. Безуспешно. В ночь с 21 на 22 июня отчаявшийся узник пытается повеситься на скрученном полотенце. Не дали, спасли, он еще нужен — для «дела Таганцева».
А Москва торопит — требует: даешь заговор!
25 июня следователи Петрочека Губин и Попов составили доклад о результатах следствия. Они плачевны.
«Не имея определенного названия, организация не имела определенной, строго продуманной программы, как не были детально выработаны и методы борьбы, не изысканы средства, не составлена схема. Если же смотреть дальше, то Таганцев вообще не имел строго определенных, продуманных и проверенных прошлым опытом убеждений. Наличный состав организации имел в себе лишь самого Таганцева, несколько курьеров и сочувствующих».
В чем же в таком случае состояла боевая деятельность? А вот, оказывается, Таганцев избрал «новый способ борьбы — установление полного контакта и нахождение общего языка между культурными слоями и массами». Какой уж тут криминал — хоть сажай преступника в Совнарком! А затем — совсем замечательно:
«Таганцев и его группа находили возможным объединяться с лицами буржуазной ориентации и социалистами далекого будущего, признавая за основу программы сохранение советского строя. Террор как таковой, по словам Таганцева и других, не входил в их задачи».
А что же связь с финским шпионом Германом, с которого все началось? «Знакомство с Германом Таганцев использовал как связь с заграницей, откуда ему необходимо было получать информацию, лишенную буржуазной или партийной окраски. Связь с курьерами имела исключительно спекулятивную подкладку, как перепродажа вещей, отправка эмигрирующих русских за границу, передача писем. Что же касается непосредственных связей организации Таганцева с финской и другими контрразведками, то в действительности организация как таковая ни связи, ни поддержки не имела».
И вот резюме: «Центральной фигурой в организации являлся, безусловно, Таганцев. Но говорить о существовании областного комитета преждевременно. К чисто практической работе был неспособен. Таганцев — кабинетный ученый, мыслил свою организацию теоретически».
Установка — вскрыть, разоблачить, уничтожить крупную, боевую, контрреволюционную, террористическую организацию! — лопалась, как мыльный пузырь. Можно было прекращать дело.
Но случилось совсем иное. Сами следователи — Губин и Попов — исчезли. После этого доклада их имена в деле Таганцева больше не упоминаются.
Янечка
И тут все кардинально меняется. Нет террористической организации, пока дело не взял в свои руки — помните Ильича: «Не послать ли опытных чекистов отсюда в Питер?» — особоуполномоченный по важнейшим делам ВЧК Яков Саулович Агранов — под таким именем жил и действовал в революции Янкель Шмаевич Сорензон.
Из семьи местечковых могилевских евреев, сын бакалейщицы, он кончил только четырехклассное городское училище и особыми революционными подвигами не блистал, и тем не менее сразу влез на верхний этаж власти. Это о таких, как Агранов, высказался однажды Ильич: «Наше хозяйство будет достаточно обширным, чтобы каждому талантливому мерзавцу нашлась в нем работа». Прирожденный сыщик и провокатор, хотя и молод еще (ему 28 лет), но за плечами уже большие заслуги. Был секретарем Совнаркома, в узком кругу функционеров при Ленине, и после перехода на Лубянку отличился: курировал следствие по делу антисоветского «Тактического центра», руководил расследованием Кронштадтского мятежа.
Этому чекистскому иезуиту и принадлежит по праву честь создания ПБО, так что заговор Таганцева вернее было бы назвать заговором Агранова.
Специальной комиссии под его началом созданы особые условия, методы следствия, конечно, строго засекречены, и не только от современников, но и от потомков. Но все же иногда на страницах таганцевского дела кое-что проступает.
«Прежде всего необходимо отметить величайшее упорство, которое проявили все обвиняемые на допросах, — докладывает старший следователь Петрочека Назарьев, — так что пришлось с каждым из них затратить необычайное количество энергии и громаднейшее количество часов, чтобы вынудить их признать себя виновными в своих преступлениях». Другое, еще более красноречивое признание: «Гр. Слозбергу нужно сказать, что его выдали Герцфильд и Цветков. Цветкову сказать, что его выдал Слозберг».
И через этот следовательский цинизм и грязную кухню уже совсем скоро будет пропущен Николай Гумилев, человек, живущий совсем в другой системе координат. Его ученица, поэтесса Ирина Одоевцева, вспоминает, что, обитая в пустой, холодной и голодной квартире, он приручил мышку и подкармливал ее скудными крохами еды.
— О чем же вы с ней беседуете? — спросила Одоевцева.
— Ну, этого я вам сказать не могу, это было бы неблагородно…
Агранов множит аресты. И вот уже через месяц после первоначального доклада по делу, 24 июля, «Известия» сообщают о раскрытии в Петрограде «крупного заговора, подготовлявшего вооруженное восстание против Советской власти». Заговор — дело рук некоего «Областного комитета союза освобождения России», — еще одно промежуточное название, в ходе следствия будет придумано и окончательное — Петроградская боевая организация, во главе с Таганцевым.
Уже и газеты сообщили, а сам профессор все еще не сдается, не дрессируется — ни лаской, ни таской, не хочет сотрудничать со следствием. Нужно нестандартное решение. Агранов идет ва-банк.
Подробности дальнейшего стали известны от очень осведомленного свидетеля тех событий, филолога Бориса Павловича Сильверсвана, успевшего скрыться за границу. Можно доверять его сообщениям, они в основном подтверждаются позднейшими свидетельствами.
После 45-дневного содержания в «пробке» (изоляторе с пробковыми стенами, во избежание самоубийства узника) Таганцев вызван к Агранову. От имени руководства ВЧК профессору предложена сделка. Три часа на размышление, и если условия не будут приняты — всех арестованных, виновны они иль нет, расстреляют.
Выбора не оставалось. Это была поистине сделка с дьяволом. Текст «договора» опубликован Сильверсваном в Париже, в эмигрантской газете «Последние новости», 8 октября 1922-го. Вот суть документа:
Проверить достоверность самого документа, к сожалению, нельзя — в деле его нет, да и быть не может. Но даже если сделка между Аграновым (в тексте он почему-то назван «Соломоновичем») и Таганцевым была оформлена как-то иначе, суть от этого не меняется. Есть тому подтверждения и из других
