— Мы могли бы попробовать выйти с ними в море. — предлагает Лиззи.
Я понимаю, что перед нами нечто, что в скором времени перестанет существовать и останется разве что в музеях Однако, в данный момент главная проблема, понять друг друга.
Пробуем английский, пиджин, полинезийский, но, никаких результатов. Эти люди говорят на певучем языке, напоминающем говор Фиджи.
Мы смотрим друг на друга. Мы на лодке, они в пироге. Их восемь человек: четыре мужчины, две женщины и два юноши, одетые в потёртую ткань неопределённого цвета. На одном дырявая майка, которая когда-то, видимо, была зелёной. У каждого на шее, минимум, по три ожерелья. Старые ожерелья, сделанные из облупленных, поблекших раковин, говорят о их страсти к украшательству, которая, как и любопытство, встречается на всех широтах.
Пирога нагружена кокосовыми орехами.
Прибегаем к языку жестов: Мы (широкий жест, показывающий на нас и «Веккиетто») пришли (показываем рукой на горизонт и потом сюда, вниз) с островов Соломон.
Они поняли. Старший, тот что в зелёной майке, отвечает теми же жестами: — Мы пришли с Ватору.
Где находится Ватору? На карте нет ничего с таким названием. Они показывают на север. Может быть это Гава, единственный остров расположенный на севере в двадцати милях. На этом церемония знакомства закончилась. Повисла пауза. Тут они взяли инициативу: два пальца поднесённые ко рту, универсальный жест, означающий — курить. Достаём запасы венесуэльских сигарет, лица расплываются в улыбках. Старший церемонно раздаёт сигареты. Из ниши в носу пироги появляется жаровня с углями, все, включая детей, зажигают сигареты и курят. Женщина достаёт деревянную трубку и крошит в неё две сигареты, вместе с бумагой и фильтрами и курит глубокими затяжками. Потом, длинным, около метра, мачете, парой точных ударов открывает два кокосовых ореха.
И вот, они курят наши сигареты, мы пьём их кокосы. Обмен имеет большее значение, чем просто ценность предметов. Это древний язык. Что-то вроде заключения пакта о ненападении. Перед тем как удалиться, они говорят между собой и в последний момент женщина достаёт из под кучи кокосов что-то большое, похожее на панцирь черепахи. Они бросают её нам на палубу и уходят.
— Эй! Да это же живая черепаха! — Она небольшая, с блестящим панцирем с коричневыми полосами.
— И что мы будем с ней делать?
— Можем попробовать съесть её.
— Знаешь, что сказали бы наши друзья, если бы узнали, что мы съели черепаху?
В Средиземном море, где черепах когда то было множество, они теперь на грани исчезновения. Частично из-за загрязнения воды, но в большей степени из за загрязнения берегов и пляжей человеком.
Черепахи, проводящие всю жизнь в море, выходят на берег лишь для того, чтобы отложить яйца. Они выползают ночью, в полнолуние, поднимаются по пляжу на несколько метров и выкапывают глубокую яму, в которую откладывают около пяти десятков яиц. Потом засыпают их полуметровым слоем песка. Через несколько недель пятьдесят черепашек, длинной не больше сантиметра, вылезают из песка и бегут к воде. И в чём же проблема? Проблема в том, что всё северное побережье Средиземного моря, все пляжи задыхаются от массового туризма. Там, где раньше были безлюдные берега, теперь дома, огни, рестораны, столики, моторные лодки и множество людей.
И черепахам приходится искать другие пляжи, но их нет, и черепахи не откладывают больше яиц.
В Тихом океане черепах пока много, так же ка и рыбы.
Поразмышляв, мы пришли к выводу, что имеем право съесть её, тем более, что в книжке «Море в кастрюле» я нашёл рецепт «Черепаха по мальтийски»: —
Лишь одна маленькая проблема: как убить черепаху? Она смотрит на нас неподвижно, её лапы связаны шпагатом.
— Думаю, нужно отрезать голову, а потом вскрыть панцирь, здесь, где он мягкий. — Подсказывает Лиззи.
— И не надо смотреть на меня. Я не осмелюсь отрезать ей голову, она смотрит на меня. Нет, я не смогу.
Приплывшие из деревни пироги отвлекают нас от затруднительного положения. Они останавливаются метрах в десяти от «Веккиетто» с нерешительным видом. Мальчик поднимается на ноги и, балансируя, стоя на пироге, показывает нам большую раковину. С другой пироги показывают гроздь папайя. Вскоре все собираются у нашего борта, а из деревни походят ещё пироги. Они везут фрукты, кокосы, рыбу, омаров, изделия из дерева, ножи, топоры.
— Что дать этой девочке в обмен на корзину бананов?
— Посмотри в ящике, там должны быть ещё старые крючки.
— А этому, он привёз ещё одну связку кокосов?
— Попробуй предложить ему мясные консервы или сахар.
Старик настойчиво предлагает нам деревянный гребень. Гребень старый, изношенный за много лет использования, с поломанными зубьями. Что нам с ним делать? Но старик настойчиво, без слов, предлагает и предлагает свой товар. Возможно у него нет ничего другого на обмен, а ему нужны крючки. Пытаемся объяснить ему, что он может взять крючки и оставить себе гребень, но он не соглашается и удаляется только тогда, когда мы принимаем его вещь. Его место тут же занимают другие люди, предлагающие другие вещи.
Воскресенье 11 марта 1990 г.
Атолл великолепен, лагуна похожа на аквариум. Вода тёплая и прозрачная. Так как никто не предлагает нам свинины, отправляюсь ловить рыбу на ужин. За десять минут вплавь добираюсь до канала, обычно, это самое лучшее место для охоты, если нет акул. Дно усеяно глыбами и обломками кораллов. Ныряю, посмотреть подводные гроты. Во втором из них замечаю омара. Я замечаю его сразу, хоть он и далеко, укрылся в яме на дне, из которой торчат только усы и передние лапы. Запоминаю расположение грота, чтобы на обратном пути поймать его.
На поверхности есть течение. Оно идёт параллельно берегу в направлении канала и открытого моря. Снизу оно едва заметно, но на поверхности достаточно сильное. Плывя против течения, мне еле удаётся оставаться на месте. Я не сильно беспокоюсь, если оно усилится, всегда можно вылезти на берег и вернуться пешком.
Набираю воздуха и снова ныряю. Внизу лучше. Я цепляюсь за скалы, чтобы не сносило, и перемещаюсь от одного грота к другому. Чёрт возьми, здесь целое о омаров. Два из них огромные, наверное родители. При моём появлении они забиваются в дальний угол и издают сильные резкие звуки, ударяя хвостом. Этих нужно обязательно поймать. Выныриваю, глотнуть воздуха и снова возвращаюсь в грот. На этот раз заплываю в самую его глубину.
Поймать двух омаров и засунуть их в сетку, детская забава. У меня остаётся ещё полно времени, чтобы осмотреться, найти выход и всплыть с добычей, которая бьётся в сетке и корябает мне ноги. Они не ранят меня только благодаря гидрокостюму из неопрена.
Эй, но здесь течение намного сильнее. За те несколько секунд, пока я переводил дыхание, меня унесло довольно далеко к выходу.
Опускаю голову вниз. Глыбы на дне проплывают с пугающей скоростью. Сколько это будет? Два узла? Три узла? Нет времени думать. Я плыву к берегу, который проносится в пятидесяти метрах от меня. Это не так просто, как казалось. Берег приближается, но течение, тем временем несёт меня всё быстрей и вскоре полоса суши заканчивается и начинается канал. Я увеличиваю ритм и думаю о том, что нужно соблюдать спокойствие. Остаётся метров двадцать до берега, когда деревья заканчиваются и я вижу проплывающую мимо песчаную косу. Давай, быстрей, не волнуйся, плыви сильнее, главное успеть добраться до косы… Но уже понятно, что я не смогу этого сделать. Плыву как сумасшедший, стараясь выжать максимум из своих мышц, которые начинают наливаться свинцом. И вот, песчаный мыс проплывает совсем рядом от меня, метрах в десяти, но он так же недосягаем, как если бы это были сто миль.
