вертолете был отлично защищен от огня извне. Сейчас — разработанная немцами защита сыграла против немцев же.
Быстро они не очухаются.
Светляк метнулся в кабину.
— Взлетай, немедленно!
На приборной панели — не было ни одного огонька. Шталмайер сидел в темноте, а штурмана — не было видно вообще. Как потом оказалось — ему удалось сбежать, и он получил ранение от своих же, пока не разобрались.
— Да пошел ты — сказал германский летчик — взлетай, если умеешь.
Надо было выстрелить. Но Светляк не выстрелил. Он все еще — хотел решить дело меньшей кровью...
Вместо этого — он подбежал к пулемету, дал еще одну очередь, светлячками ушедшую в небо и что было сил заорал
— Не подходить! Вертолет захвачен, у нас заложники! Мы убьем их, не подходить!
Подходя к вертолету, я включил фонарик и светил на лицо снизу. Когда-то давно мы баловались так, потом — играли любительский спектакль. В Ливадии, нас было около двадцати пацанов и девчонок, и мы разучивали роли, играли любительские спектакли для Их Величеств и других, отдыхающих на побережье дворян. Помню — это был спектакль по книге Дракула, Брэма Стокера, страшная история бессмертного вампира, бывшего транссильвванского воеводы Влада Цепеша по кличке «Дракула», дракон. Мы не знали, как нам изобразить вампиров так, чтобы было пострашнее — и, наконец придумали — примотали изолентой небольшие фонарики, чтобы светили вверх, на лицо. Совсем не думали тогда... что потом придется эту изоленту отрывать. Но спектакль отыграли, даже на бис. Кстати, я потом узнал, откуда пошло поверье, что в Трассильвании существуют вампиры. Именно из этой местности — пошел бытующий ныне по всей Австро- Венгрии чудовищный обычай мужчинам красить губы ярко-алой женской помадой[24]. Вроде как — это обозначало кровь врагов, но в наш развращенный век это могло означать и совсем другое...
У самой аппарели — я посветил на погоны, потом на лицо
— Опознали? — крикнул я по-русски.
— Вы один, Ваше Высокопревосходительство?
Я оглянулся
— Один.
— Можете идти.
Аппарель застучала под ногами. Вертолет был знакомым — тот же Сикорский, их кругом полно.
— Капитал Светляк?
— Он самый. Не надо здесь светить, Ваше Высокопревосходительство.
— И не собираюсь. Без чинов. Кто-то ранен?
— Капитан Лермонтов ранен. И один германский солдат был ранен и скончался.
Черт...
— А что во втором вертолете?
— То же самое.
— Капитан Лермонтов, где вы?
— Здесь... — голос у самой кабины — выкарабкаюсь.
Я бы не стал это утверждать. Пулевые ранения — коварная штука.
— Здесь неплохая аптечка. Жить можно.
— Я сейчас вернусь.
Я спустился обратно на землю, отошел от вертолета.
— Граф Секеш, где вы?
— Здесь... — он появился из темноты — кстати, я не граф. Я бастард.
— Тот, кто служит, кровью подтверждает свой титул — сказал я — разве это не так? Мне нужно поговорить с кем-то из дворян. Если это вы, извольте выслушать.
Заминка
— Я слушаю вас. Как это говорят по-русски... за неимением гербовой...
— Сударь, вы либо дворянин, либо нет, определитесь — перебил я
Это не простой выбор и сказать «я дворянин» — не так то просто. Это накладывает определенные обязательства. Братство дворян — невидимое братство, и если бы говорим, что мы лучше и достойнее простых людей — значит, так и должно быть. Не предай, не урони честь, воюй за свою страну, не солги одному из своих. Дворяне, конечно, есть разные — но среди нас все знают, кто есть кто. Тот, кто предал — становится изгоем для нас и насмешкой, а то и предметом ненависти для простолюдинов.
— Я дворянин по крови — сказал Секеш — слушаю вас.
— Сударь, один из моих людей ранен. Нужно эвакуировать его.
— Это невозможно.
— Даю слово чести, мы не будем ничего предпринимать во вред вам.
— Вы не будете предпринимать ничего во вред нам? — издевательски переспросил Секеш
— Сударь, вы знаете, что произошло в Риме? Это часть Европы, это город, из которого пошла Европа — и он сгорел в атомном огне. Раньше такого не было, а теперь есть, и остается только думать, где еще взорвется. Долгие девяносто лет мы поддерживали мир, но становится все хуже и хуже. Вы не доверяете нам, а мы — вам. Мы плетем интриги друг против друга, наши улыбки стали лицемерными, а на деле — мы только и думаем, как причинить друг другу вред.
— Вы меня этим не купите — перебил Секеш — выполните наши условия, никто не пострадает, вот и все. Мне бойня нужна не больше, чем вам.
— Сударь, вы так ничего и не поняли — сказал я — и вы, и я дворянин. И для нашей чести будет ущерб — отступить. Что для вашей, что для моей. Мы не можем уйти отсюда, пока не разберемся между собой. И сколько бы жизней это не стоило — это надо сделать. Но скажите мне — разве не в ваших силах — сделать так, чтобы между нами было как можно меньше крови.
Секеш промолчал
— Клянусь, я мог бы сказать, что отдам вам кого-то из заложников, но это бред — торговаться людьми, опускаясь до уровня террористов. Мы просто отпустим их, как только разрешим все вопросы, клянусь...
...
— Итак? Принимайте решение?
— Хорошо — сказал Секеш — эвакуируйте своего человека. На одного будет меньше.
Он не знает, сколько человек в вертолетах — понял я. Не знает. Если бы знал — возможно, пошел бы уже на штурм.
Я подошел к одному из своих вертолетов. Уже привычно осветил лицо.
— Сколько вас?
— Трое.
— Мне нужен санитар. Как будет неразбериха — выметайтесь из вертолета...
Пятьдесят девятый Сикорский — черный как закопченная сковородка, без единого огня, взлетел, давя на уши совсем не обычным для вертолетов шипением — как у электрички, только сильнее. В небе — было полно самолетов, и своих и чужих, это было видно по вспышкам сопел.
Я смотрел на все это с аппарели захваченного немецкого Мессершмидта. Потом — спустился вниз, посветил под днище.
— Убирайтесь. Иначе кину гранату...
Не дожидаясь ответа — вернулся в вертолет. Нажал на клавишу — пошла вверх аппарель, отсекая нас от мира.
— Оружие и бронежилет есть?
