корпус. Когда они были у яхты — из леса по ним открыли огонь.
Дарья была у самой яхты, когда услышала за спиной что-то вроде влажного шлепка, какой издает кус вырезки, когда бросаешь его на разделочную доску. И что-то упало. Она повернулась и увидела, как Малена падает в воду... и как будто какая-то розовая взвесь у головы... как стоп-кадр в кино, неожиданный и страшный. У самых ног — на ступеньках лежал Магомет. Сделать единственное, что могло спасти ей жизнь — прыгнуть в воду — она не подумала и следующая пуля попала в нее.
Она упала... было как-то странно, боли не было, но перед глазами темнота.... Абсолютная темнота, как будто телевизор выключили. Но звук был... она слышала, как тяжело ворочается под пристанью вода, шлепая о бетонные столбы и в борт яхты.
Потом она услышала скрипучие шаги по дереву. Шаги приближались.
— Готовы. Все четверо.
— А нырять кто будет, а? Козел.
— Ну откуда я знал, что она так упадет...
— Идиот. Посмотри, на яхте багор, наверное, есть...
Еще шаги
— Ну? — голос скрипучий, странно знакомый
— Готовы. Все четверо, господин полковник. Только вон эту шалаву достать осталось.
— Язык укороти. Дима, сходи, там, у дома булыжники есть хорошие, притащи несколько штук. Проволока у меня в машине.
— А с машиной что делать. Тоже утопить?
— Идиот. Отгонишь на свалку и оставишь. Не засветись только.
— Есть...
— Яхту потом поставите здесь же. Приберетесь, как следует...
И тут — Дарья вспомнила, где она слышала этот уверенный, чуть скрипучий голос. Это был один из друзей ее отца. Он не раз и не два бывал у них дома на званных вечерах. А звали его...
Но имя Дарья вспомнить не успела. Потому что умерла.
Несколько дней спустя.
Кронштадт
Схваченный живым покуситель по-прежнему содержался на гауптвахте Кронштадта. У здания заняла позиции полурота морской пехоты. У входа в здание мешками обложен крупнокалиберный пулемет, на крышах занимали позиции снайперы и расчеты ракетных установок. Ждали непонятно чего...
— Оружие, господин адмирал — смущаясь, сказал морской пехотинец, лейтенант по Адмиралтейству на КП на первом этаже — приказано сдавать всем.
Я молча поднял руки, чтобы меня обыскали. Оружия у меня сегодня не было — и тому была причина
— Гаврилов. Проводи.
— Есть!
Всех, кто был на гауптвахте — отпустили, сократив сроки наказания — у кого-то сегодня был счастливый день. Оставлять было нельзя — попади этот урод в камеру с моряками и его просто разорвут на части. А попасть можно разными путями... кто-нибудь из комендантской роты забудет закрыть замок и привет. И причины этому — могут быть самые разные...
На втором этаже было два поста. Коридор — перекрывали щиты, какие тут появились еще со времен матросских мятежей — они позволяли превратить каждый этаж здания фактически в неприступную крепость. В бойнице — зловеще чернел значок пулеметного ствола.
Я предъявил документы. Затем еще раз...
— Извините, господин адмирал.
Я молча поднял руки. Меня снова обыскали — все делалось правильно, как и должно было быть. Нельзя пенять на усердие нижним чинам, выполняющим приказ, разгильдяйство куда опаснее чрезмерного усердия.
— Можно?
— Да, Ваше Высокопревосходительство.
Я заглянул в глазок. Ну, конечно. Разночинская тварь. Вытянутое, лошадиное лицо, горбатый нос, черная вмятина от дужки очков на носу. Синяки, черные, желтые, пластыри и повязки. Как это существо вообще смогло покуситься на Его Величество... Остается надеяться, что это все-таки не еврей — иначе, могут быть погромы...
— Ест?
— Да, поел немного.
— Проверяйте все, что ему приносят. Еду, питье. Пусть тот, кто это принес — сам все попробует, все что принес.
— Есть.
— Воду тоже проверяйте. Пусть и в закрытых бутылках. Хлеб только нарезанный тонкими ломтями.
— Есть.
Я обернулся к своему провожатому.
— Гаврилов. Верно...
— Верно, Ваше Высокопревосходительство. Мичман.
— Войдете за мной. Будете присутствовать.
— Э... Ваше Высокопревосходительство, а допуск?
— Под мою ответственность. Скрывать уже нечего... доскрывались. К тому же — мы мне нужны не как понятой, а как охранник.
— Ваше Высокопревосходительство, да пусть только...
— Вы не поняли, мичман. Вы будете охранять не меня от задержанного, а задержанного от меня. Николай Александрович был мне другом с пяти лет, у меня не было ни братьев, ни сестер... родители погибли. А он — был. Поэтому — если я не сдержусь, приказываю уберечь задержанного от моих рук хотя бы и силой. Приказ ясен?
— Ясен. Только...
— Что — только?
— Прошу освободить меня от этого приказа, Ваше Высокопревосходительство.
— В чем дело?
— В двенадцатом, на празднованиях[69]... я замещал пост гвардейцев[70]. Моя дама сердца... очень хотела посмотреть дворец. Ее Величество увидела Наташу... пригласила ее на чай в малую гостиную...прислала нам подарок на свадьбу... я тоже могу не сдержаться, Ваше Высокопревосходительство. Я не железный. Пусть кто-то из второй роты подежурит. Я сейчас скажу...
Задержанного достаточно сильно потоптал — но костей не поломали. Наверное, и поломали бы, если бы не отбили вовремя.
Я подвинул стул — заметив что надо бы кому-то распорядиться о замене мебели, взяли откуда то из бистро, пластиковую, если умело разломать, можно получить предметы с острыми краями. Посмотрел задержанному в глаза.
— Добрый день, Серебрянский. Поговорим?
Исламский экстремист — а я достаточно имел с ними дело — молчал бы как мертвый, даже если бы его принялись тут резать на куски. Конечно, там не все такие, разные попадаются, но и таких — достаточно. А этот... нет, этот молчать не будет. Этот и до меня — попробует донести свою кровавую правду, ради
