говорит тот факт, что по его отпускной цене определялась отпускная цена на бензин по всей России, его цена была маркером, маркет-мейкером, на нее ориентировались. А рядом был мощнейший комплекс по нефтехимической переработке высоких переделов, и все это возглавлял Урал Муртазович Рахимов. Был банк «УралСиб», начинавшийся именно в Уфе. Было и много чего другого в республике, и главное, все это было у местных, для местных и возглавлялось тоже местными. После отставки Муртазы Губайдулловича в республику стали заходить московские деньги, москвичи, варяги. А москвичи платят реальные деньги только за то, чего нельзя отнять или купить за бесценок. Тогда-то национализм получил в свое распоряжение большие деньги – столько, сколько никогда не мог выделить сам Рахимов. Регистрировались ЧОПы, покупалось служебное оружие, проводились тренировки. Под носом у федеральных властей рождались армия и полиция нового Башкортостана, и никто и в ус не дул по этому поводу.
Проблема была в том, что в Башкортостане было много татар. А татары – точнее, татарские националисты – считали башкир людьми второго сорта. С чем башкиры были категорически не согласны…
И сделали первый ход. Как только Казань провозгласила свою независимость, в Уфе сделали то же самое, но очень хитро – независимость, но в рамках будущего нового федеративного государства на базе России. Как это вряд ли понимали даже те, кто изобретал эти формулировки. Но свою роль они сыграли…
Исламский экстремизм в Башкирии был развит намного меньше, чем в соседнем Татарстане – власть держала республику жестко, на въездах в Уфу шмонали совсем как на южном посту ДПС на въезде в Махачкалу. В основном в исламисты шли татары, которым не нравилось то, что даже в исламистском подполье Башкортостана сильны националистические тенденции. Они и поднялись первыми, рассчитывая на помощь татарских братьев, но тут же были подавлены совместными усилиями полиции и националистических объединений (в том числе даже русских). Кстати, происходящее в Уфе второй раз после Ижевска показало, сколь эффективным для подавления сепаратизма бывает объединение полиции и неравнодушных и хорошо вооруженных граждан. Только в самой Уфе татарские погромы унесли несколько сот убитыми. Тысячи – ранеными. Затем башкирские националисты бросились на запад республики, на границу с Татарстаном, где многие села были чисто татарскими. Татары поступили «мудро» – обстреляли стоявший в том районе оперативный полк Национальной Гвардии. За что получили по зубам так, что трупы потом вывозили грузовыми машинами. Ну и солдаты в своем месте в этой разборке примерно определились. Пока нацгвардейцы разбирались с ошалевшими от запаха свободы татнациками, башкирские националисты скоренько провели зачистку тыла, башкирского приграничья от людей неправильной национальности. Сколько народа погибло при этом – история умалчивает.
Так что татары пошли по шерсть, а вернулись стрижеными, башкиры продвинулись на территорию Татарстана на тридцать-пятьдесят километров. Дальнейшее их продвижение останавливалось только жидкими группами заслона, враждебным отношением татарского населения да отсутствием приказа у русских. Восточный фронт стал кошмаром вилайета Идель-Урал с самого начала его существования, превратил рождение нового, независимого государства в перманентную трагедию, значительно подорвал ресурсы и веру людей. Зачем независимость, если она принесла только нищету, голод, войну с соседями, похороны? Не в последнюю очередь из-за этого потеряло доверие первое, вполне даже демократическое правительство независимого Татарстана, и к власти пришли более сильные и фанатичные исламские экстремисты. Но теперь это была их проблема, и они намеревались ее решать. Конечно же кровью…
Здание временного штаба северного боеучастка фронта было временно расположено в новоотстроенном здании какого-то сельскохозяйственного общества. Татарстан до независимости был республикой с сильным сельским хозяйством, были перекрыты все показатели советского Татарстана по мясу, молоку, зерну, яйцу, по некоторым показателям не на проценты, а в разы. Работала мощная перерабатывающая промышленность, правительство выделяло селянам льготные и беспроцентные кредиты для покупки новой техники. Закупали самое современное – «Джон Дир»[79] был не редким гостем на татарских полях. Один из таких тракторов сейчас как раз стоял на въезде в населенный пункт с названием, которое Тайзиев, сам татарин, не смог бы произнести, вероятно с грамматической ошибкой еще написанное. Трактор – огромное, шестисотсильное чудище – местные умельцы переделали в мастерских под самоходную гаубицу, а на бронированную кабину еще и водрузили ДШК.
Тайзиев был уверен, что ничего хорошего ждать не стоит…
Дорога шла вверх, она как бы шла по насыпи, перекрывающей глубокий и широкий овраг. Дым как раз и шел из оврага – там беженцы копали землянки…
– Помедленнее… – Тайзиев хлопнул по плечу водителя.
«Ниссан Патруль», который ему удалось раздобыть взамен сгоревшего «Хаммера», пошел помедленнее. У машины была такая подвеска, что ухабы не чувствовались вообще.
У здания мечети – вооруженная толпа. Бронетранспортер – старая «семидесятка» модернизированная, с «прямым задом», такие еще оставались в Национальной Гвардии и на складах резерва. Несколько внедорожников, обычных легковушек. На одной из них срезана крыша, на самодельной турели-треноге стоит пулемет. Расхристанные, озлобленные, сорванные с места войной люди. Тайзиев не раз видел такое – давно и далеко – и теперь поверить не мог, что война пришла и на его землю…
Толпа, увидев колонну новеньких «КамАЗов», возглавляющий ее начальственного вида джип, перекрыла дорогу. Хорошего ждать не приходилось – оскаленные в крике рты, автоматы во вздернутых к небу руках.
– Предатели!
– Шайтан вас забери!
– Авызынны сегим!
Тайзиев, много чего повидавший, понимал, что они явились просто не вовремя. Пятница, только что прошел намаз, толпа на взводе, в основном беженцы. Одна автоматная очередь – и понеслась душа в рай. Потом не соберут. И виноватых не будет. Потому что когда виноваты все, не виноват никто.
И уйти уже не уйдешь.
И потому Тайзиев решительно толкнул дверь и вывалился из машины. От души зарядил полрожка в небо.
– А ну молчать! – заорал он по-русски.
Толпа глухо зашумела.
– Молчать! Прикажу стрелять!
Становилось все тише.
– Че встали на дороге?! Валите по домам! Живо!
Из толпы шагнул старик. Колоритный татарский бабай, только не деревенский. Лет под семьдесят, а вместо обтерханного пиджака, сохранившегося с лучших времен, камуфляж, на лице – грязь и свежие шрамы, в руке автомат. Такой засадит – и хрен с ним что сделаешь, толпа отстоит. Уважение старших, однако.
– Кто такой?
– Военная тайна, дед. Скажи, чтобы разошлись от беды.
Удивительно, но все говорили по-русски, хотя были татарами и понимали татарский. По-татарски говорили только тогда, когда это было надо, когда на тебя смотрела телекамера. А в быту говорили по- русски. Молодежь и вовсе отказывалась учить татарский и учила арабский.
– Зачем приехал?
– Воевать приехал, не видишь, что ли?
Толпа зашумела.
– Вы чего? – не понял Тайзиев.
– Пацана убили! – крикнул кто-то.
– Чего?!
– Вон, у Лейлы позавчера, – сказал старик, – пропал сынишка. Нашли вчера. Надругались и убили! Это ваш джихад?! У Лейлы мужа нет, за нее сказать некому…
– Что ты говоришь, старик?!
– Это правда!
Судя по крикам из толпы, Тайзиев понял – да, правда. Так, на глазах у людей врать-то не будешь…
