лепешку, в упавшую на пол и растоптанную мясную котлету…
Из окон ударил пулемет, прямо в толпу, толпа шарахнулась как бык, покусанный оводом. Но кто-то, кто подобрался вплотную к зданию, в мертвую зону пулемета, раскурил и бросил бутылку. Оставляя за собой призрачный след искр, бутылка влетела в окно. Полыхнуло желтое чадное пламя, пулемет замолк, раздались радостные крики.
– Бей бородатых! – крикнул кто-то по-русски.
И хотя в толпе почти все были бородатые, все отчетливо поняли, о чем идет речь.
На окраине села, в новом, обшитом сайдингом мехпарке – вместе с мало кому нужной уже сельскохозяйственной техникой – стояли несколько бронетранспортеров и обшитых бронелистами и просто сталью машин, вооруженных пулеметами. Охрана была организована предельно плохо, только несколько мающихся от безделья «моджахедов». Экипажи машин в период затишья просто разбрелись по селу, никто не делал ни ремонт, ни профилактику. Механиками-водителями на БТРах вообще были в основном бывшие местные механизаторы, поскольку никто другой управлять БТРом просто не умел.
В здании, где сидел амир Сайфулла, нашли электронную книжку, которая принадлежала изнасилованному и убитому мальчику, в ящике стола. Это решило судьбу еще живых моджахедов, их казнили, за дефицитом патронов ударяя топором по голове. Тело амира Сайфуллы привязали за ноги тросом к машине и с криками поехали вокруг села.
Так полковник Марат Тайзиев вместо того, чтобы укрепить Восточный фронт новой Республики и провести успешную наступательную операцию против башкирских мунафиков и русистов, оказался предателем и мятежником…
Надо сказать, что когда страсти немного улеглись, когда те, кто заслуживал казни, были казнены, а тело амира Сайфуллы осталось лежать вокруг села, разбитое и разорванное на куски, стало понятно, что все не так просто. Да и чего сейчас просто?..
Сам Тайзиев, оказавшись одновременно и мятежником, и полноправным правителем пусть маленькой, но, получается, вотчины, не зная, что делать, приказал жителям немедленно избрать Меджлис. По пять человек от местных жителей и от беженцев. Избрали просто – выкрикнули достойных, да и все. Выборы сильно походили на подобные же сцены времен Гражданской – да чего делать…
Когда десяток членов Меджлиса собрались в бывшем кабинете Правления, который потом стал рабочим кабинетом амира Сайфуллы, никто не знал, что делать и как дальше быть. Все с подозрением поглядывали друг на друга и с затаенной надеждой на человека из Казани, который вдруг стал на их сторону, на сторону людей, и потребовал правды. Удивительно, но в давке и бойне у Правления полковника не затоптали, не сшибли с ног, просто он лишился нескольких элементов обмундирования и кобуры с ножом.
Тайзиев понял, что он либо выступит, либо перестанет быть вождем здесь.
И он встал и сказал просто:
– Я не знаю, что делать, люди. Я всегда воевал и мало когда командовал, опыта у меня нет. Решайте сами, как быть, я подчинюсь любому вашему решению.
Люди промолчали. Потом поднялся старик, тот самый старик, который говорил с ним у мечети после намаза.
– В шариате сказано: мы не дадим власти тому, кто жаждет ее[86]. Именно поэтому ты – самый достойный здесь, чтобы взять власть. Кто скажет, что это не так, люди?
– Да… Правильно… Да!
Тайзиев хотел что-то сказать, но старик поднял руку.
– Погоди, дай договорить. Я родился в одной стране, свою старость прожил в другой, а помирать, получается, буду в третьей. В той стране, где я родился, – у нас здесь был молочный завод и маленький консервный цех, и все принадлежало нам, колхозникам. В той стране, где я прожил старость, молочный завод закрылся, а консервный завод стал в несколько раз больше, но нам он не принадлежал. И все равно люди трудились и добывали свой кусок хлеба трудом. Кто скажет, что это против шариата?
Кто молчал, кто покачал головой.
– Никто такого не скажет. Но пришли другие люди. Никого из нас не спросили, хотим мы отложиться от России или нет. Наши внуки решили за нас, а мы просто промолчали. И теперь наши соседи, куда мы продавали мясо и ездили, чтобы купить что нужно, стали нашими врагами, а я из простого человека стал для них татарчой. Если же говорить про тех нечестивцев, которые пришли сюда с оружием и стали учить нас, как правильно молиться Аллаху, что они принесли сюда, кроме беды, а, люди?!
– Ничего!
– Да, ничего. Ничего, кроме беды. Мы долгие годы жили в мире, потому что мы жили в одной стране. А теперь пришла беда. Я так думаю, люди, надо идти к русским и говорить с ними. Пусть скажут нам, как они будут жить сами. И если мы хотим жить так же, почему бы нам не жить с ними, как жили четыреста лет?
– А если не так же? – спросил кто-то.
– А если не так же, давайте посмотрим в глаза наших детей и наших внуков, – сказал старик, – и спросим себя, какой жизни мы для них хотим…
Люди молчали.
– Может быть, придется воевать, – сказал Тайзиев, – придется воевать со своими.
– Ты военный, – ответил старик, – ты лучше знаешь, как это делается…
Война здесь, в самом центре России, в Уральских горах не была похожа ни на Афганистан, ни на Кавказ, ни на Кыргызстан. Единственный аналог, какой можно было найти в истории такой войне, это бывшая Югославия. Баланная революция…[87]
Линии фронта как таковой не было, она пролегала примерно по той территории, где заканчивалось преобладание сел с башкирским этносом… Вообще, взаимопроникновение татарского и башкирского этносов очень сильное, рядом с татарским селом может стоять башкирское, и до того, как все началось, в этом никто ничего плохого не видел. Вообще, такая ситуация была характерна для войн, причиной которых является национализм: ни одна из сторон не спешит заходить на территорию, населенную чужим этносом. В башкирских боевых отрядах было сильное брожение, националисты выясняли отношения с халифатчиками, доходило до драк и до стрельбы. Вопрос был прост: националисты хотели, чтобы Башкирия оставалась Башкирией, а башкиры – башкирами, в то время как исламисты утверждали, что башкиры прежде всего мусульмане. Сильно дало о себе знать противостояние по линии север – юг в республике. Южные башкиры, из которых происходил президент Башкортостана на протяжении семнадцати лет Муртаза Рахимов, поголовно были националистами и считали северных башкир «как бы не настоящими башкирами». Северные башкиры в основном были исламистами, банды в лесах там были еще десять лет назад, и милиционеров там убивали, и вообще неспокойно было.
Линия фронта была очаговой, каждый населенный пункт в пределах пятидесяти-семидесяти километров был укрепленным пунктом со своим гарнизоном разной степени подготовленности и вооруженности. Все дороги были перекрыты блокпостами, на которых взимали дань с проезжающих. В приграничье шарились интервентные группы, которые занимались непонятно чем, то ли разведкой, то ли грабежами. В полях кто сеял, пахал, к примеру, тот постоянно должен был иметь при себе винтовку или автомат. Чабаны – несколько, потому что сильно распространилась эпидемия забоя чужого скота и угонов скота в чужую республику. Русские не двигались с места, потому что не было приказа.
