портовых рабочих. Среди руководителей городской меньшевистской организации в то время числились: некие Мусик и Громатик, Герман Элерт и Розалия Музыкантова. Активно помогал севастопольским меньшевикам и брат Троцкого Давид Бронштейн. Оговоримся сразу, что судьба была к нему менее благосклонна, чем к старшему брату, и младший был убит в 1905 году в Феодосии.
Помимо меньшевистской РСДРП, в Крыму и Севастополе в 1905 году активно действовали чисто еврейские политические организации и в первую очередь Бунд. Ими в Севастополе руководили Теодорович, Мотля Дубровская, Лея Мильнер и печатник Яков Винокур. Связь крымской и севастопольских организаций Бунда с Одессой осуществлял Лейба Хаит. Определённую активность проявляла в Крыму и сионистская организация во главе с делегатом 4-го Всемирного сионистского конгресса «потомственным почётным гражданином Симферополя» Виктором Якобсоном.
Кроме этого в Крыму весьма активно работала ещё одна еврейская партия, Поалей-Цион, во главе с некими Генштейном и Задовым, имевшая целью создание на юге России великого Израиля.
Что касается главной оппозиционной политической силы, то ею на юге России в 1905 году была партия социал-революционеров (эсеров). В Севастополе ею руководил врач городской больницы Сергей Никонов. Он был, как и Шмидт, сын адмирала и участника обороны Севастополя в 1854–1955 годах. Незадолго до событий 1905 года Никонов был выслан в Архангельск, но вскоре вернулся обратно в Севастополь. Как сын адмирала и врач, он имел весьма большое влияние в городе. Вне всяких сомнений, Никонов был знаком со Шмидтом. Во всяком случае, обоих очень многое сближало. Их отцы были очень хорошими знакомыми, и сыновья соответственно знали друг друга с детства. Вспомним теперь о медицинском заключении, данном севастопольскими врачами Шмидту. Суть заключения была такова, что служить Шмидт отныне мог только на Черноморском флоте. Думается, что без вмешательства влиятельного городского главврача там не обошлось. Основания к тому, чтобы обязательно оставить своего старого товарища на Черноморском флоте, у Никонова были, судя по всему, весьма веские.
Вполне возможно, что, как один из руководителей городского революционного комитета, Никонов явился кроме этого и одним из главных популяризаторов никому не известного ещё в начале октября 1905 года в Севастополе лейтенанта Шмидта. О тогдашних севастопольских эсерах В.И. Королёв пишет так: «Севастопольская организация (ПСР) была количественно более сильна, чем городское объединение РСДРП. В ряде работ и воспоминаний утверждается, что эсеры захватили первенство по численности и популярности среди других партий. Вероятно, они насчитывали не менее 1000 человек». Поэтому если говорить о партийной принадлежности участников ноябрьского восстания 1905 года в Севастополе, то необходимо признать, что это были в своём подавляющем количестве эсеры и примкнувшие к ним меньшевики с представителями еврейских национальных партий.
Из воспоминаний очевидцев офицеров Черноморского флота: «Неудачи… вызывают в партии (имеются в виду все оппозиционные партии вместе) новое противодействие общему порядку. Массы еврейской молодёжи занялись организацией забастовок среди различных ремесленников, мастеровых цехов, работников, приказчиков… Они ходили по домам и требовали прекращения работ, как выражения протеста…» «Получены были сведения, что, несмотря на меры принятые адмиралом (имеется в виду Г. Чухнин. —
В 1904 году имело место волнение матросов, не желавших отправки на эскадру контр-адмирала Небогатова, уходящую из Кронштадта на Дальний Восток на войну с Японией. Схема восстания была та же, что впоследствии и на «Потёмкине» — якобы плохой обед. Матросы даже захватили винтовки, но затем одумались и разошлись. На суде выяснилось, что к бунту их подбивали некие Л.А. Куперник и Пергамент. Наказание было достаточно мягким. Несколько человек были приговорены к арестантским ротам, а остальные отделались дисциплинарными взысканиями.
Обстановка в начале 1905 года в Севастополе была в общем-то достаточно спокойной. В мае имел место массовый митинг в Инкермане, где руководили революционеры Перельберг, Марк Стрегем и Грудский.
Ну а что делает в это время наш герой? Оказавшись на Черноморском флоте, Шмидт начинает строчить фельетоны. Теперь он возомнил себя уже великим журналистом. Под собственной фамилией он, однако, писать боится и придумывает себе псевдонимы. Да какие! К примеру, фельетон «Г-н Меньшиков и его восторженное благонравие», напечатанный в газете «Сын Отечества» от 1 сентября 1905 года, Шмидт подписывает скромным псевдонимом Прометей. Как говорится, без комментариев! Следующую статью «Морские разговоры», опубликованную в той же газете 20 июля 1905 года, он уже подписывает псевдонимом Old captain (Старый капитан). Опять мания величия. Какой, к чёрту, Шмидт старый капитан! Капитаном он проделал всего лишь один рейс, во время которого посадил судно на камни и угодил на скамью подсудимых. Но Шмидту очень хочется быть значимым в глазах окружающих, а потому и Старый капитан для него не хуже Прометея. Как не вспомнить здесь и более ранний псевдоним нашего «воздушного льва» — Леон Аэр.
Вообще военно-морских офицеров Шмидт теперь уже откровенно ненавидит. Это поистине поразительно! Вспомним, как описывает недавнее поведение Шмидта на «Иртыше» в своих воспоминаниях Г. Граф. На «Иртыше» Шмидт корректен с гражданскими моряками, но водит дружбу исключительно с коллегами морскими офицерами, так сказать, остаётся верен корпоративному духу. И тут внезапно такой разворот на 180 градусов!
«Посмотрите, — пишет Шмидт в том же „Сыне Отечества“, — на лицо „дельного офицера“, который без сучка и задоринки проходит служебную лестницу, добираясь благополучно до адмирала, — оно полно апатии и индифферентизма и нарочно заделано под англомана с тупо торчащими воротничками… Многолетняя стоянка на якоре… бессмысленная вахтенная служба, состоящая из одних формальностей и не освящённая ни малейшей идеей, полное незнание ни морского дела, ни моря, формальное смотровое отношение к боевым тревогам выродили его, бедного, в тип, какого нет на Руси, — ни живой мысли, ни живого чувства, ни интересов, ни цели, хоть шаром покати, чист человек до полной благонадёжности».
За что же ненавидит своих коллег Шмидт? Видимо, за то, что сам оказался в их среде полностью несостоятельным. Налицо явный комплекс. Шмидт пытается доказать, что он всё равно лучший из лучших. На гражданской стезе он добился несколько больших успехов (хотя в конце концов и там угодил под суд!), чем на военной, а потому и гражданские моряки у него теперь лучше военных. Нахваливая их, Шмидт хвалит и самого себя, что он любил делать всегда.
«Кто уцелел? Кто до сих пор наносит вред неприятелю? — спрашивает Шмидт и отвечает: „Днепр“ и „Рион“ (вспомогательные крейсера. —
Историки любят говорить, что в революцию Шмидта толкнуло обострённое чувство справедливости и великое желание сделать Россию счастливой и свободной от деспотизма. Есть, однако, и ещё одно предположение о причине столь быстрого вхождения Шмидта в революцию. Причина эта кроется в психическом состоянии Шмидта в тот период. Зная манию величия и веру в собственную исключительность нашего героя, можно сказать, что у него просто не было уже иного пути. Дело в том, что оставаться в военно-морском флоте Шмидт, разумеется, больше не мог, причём сразу по нескольким причинам. Во- первых, из-за подсудного дела с растратой казённых денег и дезертирством с миноносца, во-вторых, судя по всему, к этому времени непутёвый племянник уже вконец надоел и своему дяде-адмиралу. Наконец, в
