Анатолий Афанасьев
Посторонняя
1
Оглядываться на прошлое — пустое занятие. Воспоминания ничему не научат, зато допьяна напоят сладкой тоской. С другой стороны, как не оглядываться, если прошлое, в сущности, единственное, что нам подвластно.
С капитаном они прочно обосновались в «Ливадии», захудалом ресторанчике. До того покружили по городу и его цветущим окрестностям. Сергей Иванович полюбил капитана и уже не выяснял каждые полчаса, по какой линии они родня. Родня и родня, чего там. Близкая ли, дальняя — своя кровь.
Молоденький капитан возник в кабинете Сергея Ивановича сразу после планерки. Он сиял пуговицами, пугал желтозубой улыбкой и настойчиво совал Певунову под нос какие-то замусоленные справки, путано объясняя, что адрес ему дала в Мурманске двоюродная тетка Певунова, некая Клавдия Никифоровна (про такую тетку Певунов слышал впервые), а он, капитан, приходится той тетке племянником. Сергей Иванович долго ему внимал, вежливо щуря глаза на погоны, потом, царственным жестом отстранив справки, спросил:
— Так вы, значит, отдохнуть к нам прибыли?
— Точно! — кивнул капитан и заржал, как боевой конь, услыхавший звук трубы.
Начальник торга южного курортного города Сергей Иванович Певунов давно привык к неожиданному появлению и дальних родственников, и полузабытых приятелей, каких-нибудь случайных собутыльников, и всяких прочих людей с записочками, поклонами от кого-то из Москвы, Ленинграда и т. д. У него был отработан до мельчайших подробностей ритуал приема незваных, нежданных гостей, их ублажения (он не любил ни с кем понапрасну ссориться) и одновременно корректного, но твердого отстранения от себя. Большинство посетителей пользовались его услугами не безвозмездно, и подношения, так называемые «сувениры», он принимал с равнодушием, но и с привычным приятным еканьем в груди. Испытывал даже легкий укол досады, коли «сувенира» не оказывалось.
— Жить негде?
— Точно! — вторично обрадовался капитан.
Сергей Иванович тут же позвонил в гостиницу знакомому администратору и заказал одноместный номер на… «ээ-э, ваша фамилия?»… Кисунько Ивана Сидоровича. После чего с любезной, но и как бы поторапливающей улыбкой развел руками: все, дескать, чем могу быть полезен. Капитан, сияющий, как ландыш, ловко выдернул из портфельчика пузатую бутылку коньяка. Сергей Иванович, точно не видя стоящей перед ним бутылки, по-прежнему любезно и холодно морщась, протянул ему руку.
— Все же как-то… — в растерянности пробасил капитан. — Может быть, это… вместе пообедаем? Родственники все же. Мне Клавдия Никифоровна…
— Дела, — перебил Сергей Иванович, чуть снижая уровень доброжелательности. — Дела, голубчик, пропади они пропадом. Ни минутки свободной. Наплыв-то какой нынче. А так бы всей душой. Ну, горячий южный привет уважаемой Клавдии Никифоровне.
Лицо капитана мгновенно померкло, словно солнце его светлых глаз вытянулось через уши. Метаморфоза была поразительной.
— Все понял, — сказал он, — спасибо за гостиницу.
И направился к двери.
— Э-э, — окликнул Сергей Иванович, не привыкший к столь откровенному проявлению чувств во взрослом человеке. — Я все же постараюсь к тебе заглянуть… часикам к шести. Жди!
В «Ливадию» они явились около восьми, а сейчас было начало одиннадцатого. Август придавил город чернильной душной мглой. Оркестранты в голубых рубашонках, исполняя модное «уголовное танго», все, как один, глядели в потолок, скорее всего от стыда, ибо звуки, которые они извлекали из своих электроинструментов, напоминали зубовный скрежет, усиленный динамиками до вселенской истерики. «Ливадия» — ресторанчик так себе, бросовый. Публика тут случайная, второй-третий раз по доброй воле редко кто сюда заглянет, не считая ханыг. Им здесь приволье. Пасутся как на лужайке. Принесенные с собой бутылки достают не таясь. Гул голосов, какофония звуков, столбы дыма, ад. Сергей Иванович привез капитана в «Ливадию» единственно по той причине, что в ресторане работала метрдотелем преданная ему женщина Зинаида Петровна, наперсница некоторых давних увлечений. Естественно, устроились они за привилегированным столиком, отделенным от общего зала бамбуковой ширмочкой. Они могли видеть всех, их — никто.
На ужин им подали икорку в хрустальной вазочке, обильные овощные салаты на фаянсовых блюдах, мясное и рыбное ассорти, на горячее — баранью котлетку на косточке. Пили холодную водку из запотевшего зеленого графина и пепси-колу. Где-то в половине десятого капитан начал заговариваться, раза два промахнулся окурком в пепельницу. Сергей Иванович только все больше бледнел, да глаза налились бычьим багрянцем.
— Это юг, да? Юг? — спрашивал капитан. — Вот — мечта! Я же северянин. Ни разу не был на юге. Никто не верит. Чесслово. Не верят. Все были, а я нет. Но — служба. Или — или. В прошлый отпуск совсем собрался, да мама заболела. К ней поехал, под Псков. Там грибы, рыбалка. Но — не то. Нет. Здесь — да! Это да!
— Закусывай давай.
— Ты человек, Сергей Иванович. Я вижу. Почему так — увидел и сразу угадал, человек. Да! Я людей вижу. Насквозь. Как рентген.
— Сколько тебе лет, капитан?
— Тридцать. Чего, мало? А тебе?
— Мне пятьдесят два, сынок.
— У-у.
Капитан малость надоел Певунову, и ему никак не удавалось сообразить, почему он сидит с ним целый вечер, хотя ему надо бы сейчас быть дома. Впрочем, не первый раз на него такое накатывало. Все было под рукой у Певунова, чего душа ни пожелает, а сердце ныло иногда неизвестно по какой причине. Он жизнь доживал, а сердце щемило по-молодому, по-щенячьи. Иногда, конечно. Редко.
Зинаида Петровна крутилась в поле зрения. Сергей Иванович доброжелательно на нее поглядывал. Вот удивительная женщина. Продать может хоть отца родного, но не задешево. Нет, не задешево. В цене — ее добродетель.
Капитан поник, устало опустил плечи, тыкал окурком в помидор. Уши алели над ровно остриженной головой. Певунов пожевал балыка. Капитан сидел в неестественной позе, склонившись над столом, того гляди клюнет носом в тарелку. Сергей Иванович нагнулся и увидел, что капитан плачет. Крупные синевато- прозрачные капли струились к подбородку.
— Ты чего? — изумился Певунов.
— Мамка-то померла. Да. В прошлом году. Я уехал, а они возьми и помри. Без меня, без никого. Соседи схоронили.
— Вот что, — сказал Певунов. — Собирайся. Отвезу тебя в гостиницу.
Капитан переборол слабость воспоминания, укрепился на стуле, и сразу стало видно, что это не загулявший мальчишка, а офицер. Глаза сверкнули подозрительно и трезво: что такое?
— Ничего, ничего, — успокоил Певунов. — Отдохнуть, отдохнуть тебе надо с дороги, брат.
Сам он чувствовал прилив сил необычайный. Он боялся подступающей ночи. Ночью его подстерегала бессонница. Уже с год, как он мучился ею. Не спал ночь, две, три подряд, а если и спал, то просыпался на рассвете и подолгу в полной неподвижности со странным томлением в груди разглядывал потолок. Это было почти как смерть.
