Тишина затягивается, только вдалеке слышится стрельба. И на улице, и во дворе тихо. Значит, «зачистка» проводится в другом месте.
Довт снова прилег на своих вещах. Он чувствует слабость, временами наваливается дрема, но сон не идет. Его снова окутывает туман воспоминаний.
Да, когда Довт услышал, что Камета вышла замуж, он сначала не поверил. Думал, что сосед Илмади шутит. А когда понял, что это правда, ему в первую очередь вспомнился Закри и его слова. Сказанное им, оказывается, содержало тайный смысл. Имея свой определенный план, Закри тогда высокомерно и пренебрежительно говорил с ними.
— Эта гордая девушка вышла за плешивого человека, старше себя на пятнадцать лет? — сами собой вырвались у него слова.
— Он не старше ее на пятнадцать лет. Он же учился с вами в одном классе, — смеялся Илмади.
— С нами?
— Конечно, разве не с вами учился Берс? Тот, что хорошо рисует.
— С нами…
— Он-то и женился на ней… Не знаю, где ты у него видел плешь… Кучерявый, как барашек.
— А-а, она вышла за него? — еще больше удивился Довт. — Она же мне слово давала! — вырвался у него крик.
— Какое слово? Слово, что выйдет за тебя? — стал расспрашивать Илмади.
— Нет… обещала в течение полугода не выходить замуж…
Илмади покатывался со смеху.
— Никому больше не говори, что тебе дали это слово. Над тобой будут смеяться. Такое слово девушка за день может дать десять раз и десять раз изменить ему. Вот если бы она обещала выйти за тебя и дала что-нибудь в залог, тогда было бы о чем говорить. Такое обещание она, оказывается, дала Дени и кольцо в залог дала. Отец Дени ходил к ним и устроил большой скандал. Кричал, что это явное неуважение к ним, что он этого так не оставит. Отец Каметы, Салах, сказал ему: «Ты не кричи, Денилбек, и по чеченским адатам, и по советским законам ты не прав. Если девушка дала что-либо в залог одному, но передумала и вышла замуж за другого, ни она, ни ее отец не подпадают ни под одно наказание. Но если бы эта девушка получила что-нибудь от парня, это было бы плохо. Тогда бы мы были виновны. К счастью, у этой девушки хватило ума не делать этого. Твои слова недостойны коммуниста и милиционера. Закон требует считаться с мнением девушки, не следовать отжившим свое обычаям прошлого. Дочь вышла за этого парня против нашего желания, купившись на его мазню. Мы-то желали родства с вами. Но что поделаешь, не суждено, видно». Такой «лекцией» Салах выпроводил Денилбека. Еще интересней то, что говорила Сагират, мать Закри, старуха, которая одной ногой уже стоит в могиле. Проклинала их, говоря, что одна-единственная девушка была, которая нравилась ее сыну, и ту за него не пустили, оставили сына без потомства. Смотри, не уподобляйся им. То, что случилось, уже не изменить, тебе лучше молчать про это, не становясь посмешищем для людей, — посоветовал Илмади.
Лежа, как и сейчас, в комнате под навесом, когда первая боль несколько улеглась, после долгих раздумий Довт понял, что Илмади прав. Однако ему тяжело было смириться с реальностью, тяжело тайно переживать… Еще тяжелее ему будет, если он встретит кого-либо из этих двоих. Поэтому нужно было уезжать из этого села, навсегда перебраться в город.
На другой день, спозаранку, пока еще улицы безлюдны, крадучись, как вор, окольными путями, избегая большой дороги, Довт перебрался через Аргун и направился в сторону города. На окраине города купил недорого домик и стал там жить, закатывая гулянки со своими новыми товарищами. Когда закончились деньги, он вышел в центр города и на главной площади увидел толпы людей, которые о чем-то спорили, кричали, аплодировали, при этом часто упоминая о величии Бога.
На грузовой машине перед Домом правительства стояла пестрая толпа: одни — в костюмах, шляпах, с галстуками, другие — в тюбетейках, в рубахах с застежками, в широких вельветовых брюках с заправленными в носки штанинами, несколько человек в папахах, в покрытых серебром поясах с кинжалами, в черкесках. Среди них выделялся старик с длинной белой бородой, в папахе, повязанной зеленой лентой, в зеленом халате. Когда Довт подошел, тот как раз произносил речь в микрофон. Он говорил: «Посмотрите, люди, на этого человека! Это тот, про которого когда-то говорили наши святые. Он, оставив свой высокий пост, большую зарплату, отказавшись от благ, явился к нам, чтобы освободить от гнета неверных и коммунистов. Настало время, которое было нам напророчено, когда коммунистов будут вытаскивать из-под кроватей, из стогов и отрезать им головы. Если мы, оставив свои дела, будем слушаться этого человека, встанем все за ним — мы придем к свободе, о которой наши отцы мечтали столетиями».
— Правильно! Правильно! — раздались одобрительные крики.
Но Довт не поверил площади. Он отправился в село, чтобы посоветоваться с отцом. И в селе перед клубом он увидел много людей. Поднявшись на возвышенность, Денилбек говорил в громкоговоритель:
— Люди! Разговоры об «отделении» преступны. Случаи вероломства такого рода были и раньше. Я слышал от стариков, что в тридцатые годы по равнинным селам ходили некие люди, называя себя турками. У них были подводы, полные оружия, которое раздавали бесплатно, говоря, чтобы они были готовы к восстанию против Советской власти, что с помощью турецкой армии они добьются свободы. Чеченцы, готовые любому поверить, и оружие разобрали, и дали знать, что они готовы восстать против безбожной власти. Что из этого вышло? Зло. Эти люди оказались сотрудниками НКВД, которых направили спровоцировать чеченцев. После этого, меньше чем через месяц, и тех, кто купил оружие, и тех, кто впустил «турок», разговаривал с ними, кто проходил мимо, их родственников, соседей — всех забрали, и они бесследно сгинули. Такая же ловушка устроена и сейчас. Подумайте только об одном: во многих странах стояли военные базы России. Когда войска выводили оттуда, армия не оставила ни одного ствола, ни одного патрона. Почему они отсюда выводятся спешно, словно для тушения пожара, оставив полные склады? Чтобы это оружие взяли мы, чтобы посеять здесь зло. А потом, под предлогом наведения порядка, отдубасить нас. Поэтому я прошу вас: сидите по домам, не вмешивайтесь ни во что…
— Правильно говорит Денилбек, правильно! — раздалось несколько голосов.
В это время, растолкав людей, на пригорок ловко взошел его отец.
— Нет, неправильно, люди! Нет! Вы слышали, люди, слова наших святых праведников, что Советскую власть сменят, сидя за столом? Слышали. Сменили? Да. Что они еще говорили? Сказали, что будет жестокая война. Те, которые останутся ниже Войсковой дороги, будут страдать, которые успеют подняться выше Войсковой дороги — спасутся. Видимо, Войсковая дорога — это трасса Ростов — Баку. Сказано, что русские солдаты уйдут отсюда, и на спинах у них будет снег. Эти времена предсказаны святыми людьми. Поэтому мы должны, не оставаясь в стороне, встать рядом с лидером, присланным Богом для нашего спасения. Если не встанем, завтра нам придется ходить среди людей с опущенными от стыда глазами.
— Правильно! Правильно! Аллах акбар! — кричал молодой человек с небольшой бородою и в военной форме. Он узнал его с трудом: это был Илмади, который очень изменился за последние полгода. И в словах, и в жестах его чувствовалась уверенность. «Вот это воин!» — улыбнулся он. Ему было смешно, что из Илмади, которому он никогда не давал спуску, вышел такой авторитет. Когда голоса утихли, отец продолжил:
— И Денилбека я хорошо понимаю. И он, и его отцы жили, имея выгоду от русской власти. Сегодня он ее теряет. Что поделаешь? Таков Божий промысел. Для тебя будет лучше, Денилбек, если ты смиришься с ним.
Не дожидаясь, пока разойдутся люди, Довт медленно вышел из толпы и отправился в город: он все понял. Сейчас он знал, где его место: в первых рядах защитников нового президента и его власти.
Это было нетрудно: надев военную форму, разгуливать с оружием. Часто он видел в городе и отца, который кружился в зикре на главной площади. «Сын, смотри, не оплошай!» — говорил тот на бегу Довту. «Не оплошаю», — отвечал он. На том и расставались. Вести долгие беседы обоим было некогда: он состоял в «отряде спецназначения», отец — в Мехк-Кхиэле.[1]
Отца он узнавал издалека: тот всегда кружился вокруг кольца людей, направляя круг, криком подбадривая зикристов, с возгласом: «О Всемилостивейший!» — поднимая посох, когда нужно было остановиться и громко запеть религиозную песню. Говорят, теперь, когда по московскому телевидению
