И все же тысячи книг из университетской библиотеки находили путь к читателям, научным работникам и студентам, которых в оккупированной Варшаве было немало; несмотря на строжайшие запреты, в Польше действовали два подпольных университета — столичный и западный, изгнанный из Познани, своего материнского гнезда.
Польские библиотекари, вопреки всем трудностям, бессмысленным приказам и преследованиям, упорно работали, чтобы сохранить библиотеку в своих руках, не отдать ее немцам. Они делились своими скромными заработками с товарищами, уволенными оккупантами с работы.
Работа библиотекаря носила двоякий характер: внешний — хранение книг, их обработка и допуск читателей; велась в строгом соответствии с приказами немецких властей во главе с Витте; но существовал и другой, нелегальный путь, где все подчинялось интересам соотечественников.
Кристина и Стасик, шагая с пани Ядвигой, думали о судьбе негативов. Идея заполучить их с помощью библиотекарей казалась Стасику весьма сомнительной, да и вообще он побаивался, что в обществе «книжных червей» его ждет порядочная скука. Они пересекли площадь за костелом визитинок. Прошли мимо дворца Потоцких, потом мимо дворца Уруских-Четвертиньских.
Кристина глянула вверх. Над их головами бык и конь на картуше герба сердито били копытами, топча небо.
Невысокие дворцовые постройки, казалось, непосредственно смыкались с больницей святого Роха, сгоревшей еще в 1939 году. И все же между этими зданиями оставался проход, нечто вроде узкой улочки, о существовании которой издалека предупреждали две полосатые сторожевые будки.
Ребята часто ездили на трамвае мимо этого переулочка с зелеными деревьями и двумя сторожевыми будками, которые издали казались игрушечными.
Теперь с каждым их шагом будки росли, становились огромными, яркие полосы били по глазам.
Разрыв между строениями был относительно узким, а тут еще два ряда деревьев, зелеными своими кронами заполнявших пространство мнимой улочки, так что обширные здания университета были скрыты от глаз пешеходов, идущих со стороны Краковского предместья.
Деревья росли по обе стороны мощеной дороги, доступ к которой со стороны Краковского предместья преграждали высокие, доходящие до второго этажа ворота из железных изогнутых прутьев с двумя огромными опорами из больших глыб песчаника, с лепными карнизами.
По обеим сторонам ворот в нишах стояли две каменные статуи — римские, а может, греческие богини; в длинных одеяниях, очень торжественные, они, увы, были искалечены осколками, у одной из богинь была оторвана рука. Богини, покровительницы наук и искусства, находились под арестом — ведь перед каждой из них стояла сторожевая будка, выкрашенная в яркие полосы. Перед будками дежурили немецкие часовые — широко расставленные ноги в тяжелых, подкованных сапогах, автомат через плечо, шлем надвинут на лоб, так что из-под него едва видны холодные и внимательные глаза.
— Каждая из этих глыб — маленький каменный дом. В них часовые хранят запас оружия и боеприпасов. А иногда прячутся полицейские, их там несколько, — шепотом пояснила пани Ядвига.
Высокие ворота с двумя будками были чуть приоткрыты. По другую сторону к каменным глыбам примыкали такие же высокие и нарядные железные решетки, укрепленные менее массивными столбами из песчаника, увенчанными классическими вазами. В боковых решетках были маленькие, теперь наглухо закрытые калитки. Все вместе создавало впечатление непреодолимой преграды. Известно было, что все другие входы на территорию университета недоступны.
Осталась одна-единственная дорога — через полуоткрытые ворота, под недремлющим оком караульных, с их постоянным досмотром.
Пани Ядвига сделала глубокий вдох, словно собираясь прыгнуть в холодную воду.
— Идем! — сказала она и взяла из рук Стасика портфель.
Он не хотел отдавать.
— Я донесу! — уверял он.
— Ну нет! Мальчишек осматривают особенно тщательно.
— Может быть, я, — протянула руку за портфелем Кристина.
— Нет. Я много раз входила и выходила с разными материалами, и всегда, в общем-то, удачно. Наверное, сойдет и на этот раз.
Подходя к воротам, они чувствовали на себе внимательные взгляды часовых. Когда они наконец приблизились, один из часовых отошел от размалеванной будки и, чеканя шаг, негнущийся, словно механическая игрушка, направился к ним.
— Аусвайс!
Пани Ядвига подала библиотечный пропуск, который раз в месяц продлевался комендантом этого участка. Часовой пропустил ее, почти не глядя на удостоверение.
Зато долго и внимательно изучал «Вызов в библиотеку», предъявленный Кристиной и Стасиком, с требованием объяснения, почему не сдана такая-то и такая-то книга, взятая в июле 1939 года. Он все изучал и изучал эту повестку, словно размышляя, не подделана ли подпись немецкого комиссара Витте.
Они ждали, слегка встревоженные. Подпись, которой увековечил свое имя «комиссар библиотеки», доктор философии Витте, не была поддельной, но им было хорошо известно, что по каждой такой повестке без даты в библиотеку по самым разным делам проходило множество разных людей.
Наконец часовой кивнул головой в знак того, что можно идти. Минута тревожного ожидания прошла.
По мостовой, обсаженной двумя рядами деревьев, они вышли на территорию университета, неожиданно оказавшуюся очень большой.
Пани Ядвига ждала их под величественно шумевшими старыми деревьями.
— Тут как раз и находится университетская библиотека, — сказала она, показывая на расположенное посредине, напротив входа, большое здание. — А в глубине, за ним, полусгоревший Казимиров дворец. — И добавила тихим шепотом. — Там, в подвалах дворца, немцы устроили склад взрывчатки. — И уже громче продолжала. — Справа — ректорат. А слева, вон в тех развалинах рядом с библиотекой, раньше находился университетский архив. Представляете, какая опасность угрожала библиотеке, когда он загорелся… Горел, как свечка, часов двадцать. Но библиотеку мы все же спасли!.. — В этих словах ее звучала гордость.
Кристина со Стасиком торжествовали.
Они оглянулись. Отделявшие их от улицы высокие ворота с тяжелыми каменными столбами остались позади. Часовые их не задержали. Здание библиотеки было прямо перед ними. Со стены фасада на них дружески, спокойно глядели из своих ниш почтенные старцы, мудрецы, державшие в руках свитки папируса. Наверху, над их головами, богиня в тоге держала в руках лавровый венок — символ победы.
Они шли прямо под этот венок, когда вдруг послышались окрики:
— Rechts! Rechts![28]
— Придется идти направо! — покорно сказала пани Ядвига. Иногда они устраивают неожиданный обыск в самом ректорате.
Рука ее, с портфелем, вдруг повисла, словно бы книги превратились в камни, а ведь это была всего лишь часть полученного от пана Тобиаша груза, остальная осталась на Беднарской.
Стасик протянул руку к портфелю.
— Не трогай. Это мое. Мы не знакомы.
Пани Ядвига прибавила шагу. Шла теперь одна. Озиралась по сторонам.
Ребята думали, что она, хорошо зная территорию университета, ищет возможность как-то затеряться среди деревьев или где-то спрятать портфель.
Однако это было невозможно.
Во дворе выстроились цепочкой человек пятнадцать полицейских, они внимательным взглядом провожали каждого проходившего мимо поляка.
Пани Ядвига замедлила шаг, должно быть желая пропустить Кристину и Стасика вперед. Вот ребята поравнялись с ней.
— Мы не знакомы! — еще раз повторила пани Ядвига на ходу.
Кристина со Стасиком обогнали ее. Сделав еще несколько шагов, Кристина оглянулась.
Пани Ядвига была смертельно бледна, но шла с высоко поднятой головой, ее деревянные босоножки
